Татьяна Вишневская: «Фотография — это возможность прикоснуться к потаённой части души человека»

А женщины за 35 — вообще моя целевая аудитория. Сейчас порог зрелости в мире сдвинут. Но старость, на мой взгляд, — это состояние души: важно, не сколько тебе лет, а как ты сам себя ощущаешь. У молодых и вполне себе успешных людей в глазах порой такая усталость — это и есть старость. А встречаются бабушки лет за 80, способные ещё горы свернуть — в глазах огонь, внуков-правнуков нянчат, на огороде пашут и вообще все в заботах, им не до переживаний. Всё зависит от того, как ты воспринимаешь жизнь и насколько её любишь.

То есть возраст, в первую очередь, понятие не физическое, а психологическое?

Абсолютно. Правда, сейчас многие стремятся искусственно удержать молодость. Но это западня, потому что тем самым люди отказываются взрослеть. Только взрослый и самодостаточный человек способен адекватно оценить свой возраст, свои способности, возможности и желания. Красота в моём представлении — когда внутренняя и внешние оболочки совпадают: ты гармоничен, если принимаешь себя таким, какой есть. Пятидесятилетняя женщина в мини-юбке с ярким макияжем выглядит нелепо, эти внешние атрибуты — вовсе не признак юности. Когда говорится, что человек молод душой, для меня это значит, что он в ладу с самим собой. И, по сути, хорошо бы оставаться таким всю жизнь. Хотелось бы, чтобы женщины перестали себя гнобить. Только и слышно — мол, у меня морщинки, надо ботокс колоть. Да радуйтесь, что у вас морщинки! Гусиные лапки под глазами говорят о том, что вы часто улыбаетесь. А когда зубы и губы сжатые — это значит, что вы себе многое не позволяете и копите негатив, который иногда полезно выплеснуть. Почему человек сознательно улыбается в фотокамеру? Он хочет показать, что у него всё хорошо. Но закрываем нижнюю часть лица и смотрим в глаза — именно они отражают подлинное настроение и состояние.

Ты планируешь представить на основе этого проекта фотовыставку?

Пока не думала, выставки — удовольствие чересчур затратное. Да и особой необходимости нет — сейчас фотографии прекрасно выставляются онлайн. Когда наберётся 50 моделей, возможно, опубликую большой пост в социальных сетях, куда включу по одному снимку от каждой, чтобы показать общую мозаику. Хотелось бы поснимать не только ровесниц, но и женщин в возрасте за 60 и за 70 лет, пока таких желающих было всего двое. К осени, надеюсь, откликнутся также и мужчины. А еще я пригласила людей «подвешивать» фотосессии — то есть по аналогии с «подвешенным» кофе оплатить не только свою съемку, но и помочь тем, кто не может себе её позволить. Одна получасовая экспресс-съемка стоит три тысячи рублей, сейчас уже собраны средства на одну фотосессию.

Вообще, когда возникает какой-то замысел — стараюсь сразу его реализовать, иначе потом время уйдет или могу сама охладеть к идее. Например, незадолго до того, как в стране официально объявили уход на самоизоляцию, устроила в марте в свой день рождения фотосессию с гречкой и туалетной бумагой. Было очень смешно, когда мы с мужем накупили две тележки этого реквизита, и на лицах людей в супермаркете читалась паника: мол, если столько скупают, значит, знают что-то нехорошее! (Смеётся.) А я сразу определилась, что буду снимать свою подругу, художника Венеру, в образе кустодиевской купчихи, и мне нужна была бумага разной плотности. Съёмку мы провели ещё до появления в соцсетях группы «Изо-изоляция», опередили это направление. Мы сняли и другие сюжеты, но именно купчиха стала самой популярной, попала во многие паблики. Или ещё один недавний проект — наш ответ на июльский клип «Фотосессия» группы «Ленинград»: они постебались над рекламными фотосъёмками, а мы постебались над ними. Было очень весело.

Какие образы и темы тебя больше всего интересуют как фотографа?

Меня вдохновляют люди. Хоть и считается, что нужно пробовать себя в разном. Но я попробовала и поняла, что людей люблю снимать больше. Необходима какая-то собственная ниша: кто везде — тот нигде. Съёмка природы, как бы прекрасна она не была, не вызывает у меня столько эмоций, как общение с людьми. Любая моя фотография — это о себе, я же снимаю так, как вижу. Рядом будет снимать того же самого человека другой фотограф, но он увидит его иначе. Смешно слышать, когда кто-то говорит, что в фотосъёмке нет ничего сложного — мол, бери камеру да снимай. Но фотоаппарат — такой же инструмент, как карандаши или краски. Если я возьму в руки дорогую дирижёрскую палочку, то не стану от этого дирижёром. Как и наличие высококачественной фототехники не гарантирует крутой снимок. И чем больше учусь, тем острее у меня ощущение, как мало я знаю.

А как ты вообще пришла в профессиональную фотографию?

У меня инженерно-строительное образование, но я никогда не работала по специальности. Мы с мужем (Павлом Стабровым, руководителем рекламно-производственной компании «Город». — Е.К.) делали свои программы для телевидения — «Кулинарная изюминка», о путешествиях за границу, о малом и среднем бизнесе. Для программы «Большой город» несколько лет брала интервью у всех музыкантов, выступавших в клубе «Че Гевара». На фотографа учился мой сын. У меня была плёночная Konica, брали её в поездки, но поначалу это были просто домашние съемки. А всерьёз всё началось с автопортретов. Возможно, потому, что во время работы на телевидении меня часто фотографировали, но результат мне редко нравился.

Помнишь, когда получила первый гонорар?

Это было забавно. Прежде я выкладывала свои фото в «Моём мире» и «Вконтакте». Помню, как в 2009 году мы переехали в неотремонтированную квартиру и снимали себя на фоне ободранных стен. Увидев один из тех снимков, мне написал строитель-отделочник: предложил сделать ремонт в комнате в обмен на его фотосессию. В итоге мы наняли его, чтобы отремонтировать всё жилье.

Потом у меня была фотосессия беременной — она хотела зафиксировать своё состояние перед рождением ребенка. Было страшно за это браться. Одно дело — снимать себя и друзей, ты абсолютно свободен. А в коммерческой съёмке, когда ещё не сформировался свой стиль, поначалу чувствовала себя неуютно. Понятно, что важно, чтобы клиент остался доволен. Но профессионал не должен подстраиваться под видение каждого, иначе потеряет себя.

А разве не бывает неудачных фотографий?

Бывают, и порой я понимаю, что у меня не идёт, и всё тут. Нет страшных людей — есть мало времени, на экспресс-съёмке я это особенно отчетливо ощущаю. Мне важно, чтобы за короткий получасовой промежуток получился хотя бы один кадр, понравившийся мне самой, хотя заказчику при этом могут нравиться все.

Неадекватные клиенты попадались?

В острой форме нет, а с беременными иногда приходится помучиться. Одну как-то снимала на последних месяцах перед родами, а ей хотелось выглядеть стройной ланью. Пришлось потратить немало усилий, чтобы объяснить, как это будет смешно. Но её реакция была не от вредности характера — просто следствие игры гормонов. В итоге ей всё понравилось, я потом её ещё снимала. Хотя, к сожалению, далеко не все люди способны принять себя — некоторые женщины очень хотят, чтобы их 50-ый размер на снимке уменьшился до 42-го. И не задумываются, насколько это нелепо.

У тебя самой бывали периоды непринятия себя?

Периодически накатывают. А потом смотрю на собственные изображения пятилетней давности — да я красотка! (Смеётся.) Но лечь под нож хирурга никогда не хотелось.

В жанре ню любишь фотографировать?

Да, очень, и себя много раз снимала. Ню — это ещё большее принятие себя, его плюс в возможности взглянуть на свое тело со стороны. Хотя некоторым проще раздеться перед камерой, чем согласиться на портрет в одежде. Многие сейчас занимаются фитнесом, пилатесом, у них красивые подтянутые тела. Но портрет — это ещё и отражение души, глаза расскажут о тебе всё. А совершенная фигура нередко отвлекает от содержания.

Вообще любая съёмка человека — это взаимная работа. Основная ответственность на фотографе, но необходим внутренний контакт, иначе ничего толкового не получится. Потому что в фотосессии важен не только конечный результат, но и процесс. Бывает, что я не чувствую человека — и даже могу отказаться от съёмки. Особенно трудно снимать фотографов — чего я порой только не делаю, чтобы они расслабились.

Почему? Считают, что сами знают, как надо снимать, и пытаются руководить?

Дело не в этом. Они как сапожники без сапог — очень часто фотографы не представляют, как вести себя в качестве модели. Мне было проще — я начинала на телевидении по другую сторону камеры и только потом стала снимать. А ещё для кого-то из фотографов это жесткий выход из зоны комфорта, они привыкли прятаться за камеру.

К слову, сама позволила себе сказать, что я фотограф, только в 2017 году, столкнувшись с онкологией. Поняла тогда, что мне больше нравится фотографировать, чем бегать с микрофоном как корреспонденту. Сейчас на телевидение уходит не больше пятой части моей занятости, остальное время посвящаю фотографии.

В марте ты представила в Красноярском музейном центре «Площадь Мира» фотовыставку «Умеющие жить», посвящённую людям с онкологическими заболеваниями. Как долго ты шла к воплощению этой идеи?

Придумала её под этим названием ещё лет пять назад: планировала фотографировать онкобольных женщин в возрасте за 35-40 лет, да ещё с рассказом о каждой. Но тогда не пошло — видимо, всему своё время. И лишь в 2017 году, когда проходила химиотерапию, попробовала снимать — предложила нескольким пациенткам в онкодиспансере, согласились двое. Сняла Иру, Наташу и себя. Они ко мне приезжали без париков, я и сама ходила лысая, парик практически не носила. Хотя желающих поначалу было больше, но не все способны заглянуть в глаза своему страху — очень часто о нём хочется забыть, как о страшном сне. Мои родители узнали об этом только в прошлом году, не хотела их беспокоить. Да и мне в то время лишние эмоции были не к чему. Первые фото выкладывала на закрытой странице в фэйсбуке.

В прошлом году сняла Лизу с аллопецией, то есть с облысением. Снимок увидела Ира Патрушева, которую я снимала на старте проекта, и пригласила присоединиться других женщин (она стала волонтёром в организации «Вместе ради жизни», помогающей онкобольным). У меня было единственное условие: чтобы они согласились показать на камеру лысые головы, шрамы после удаления груди. Такие проекты постоянно снимаются по всему миру. Но здоровый человек фотографирует переболевшего раком совершенно с другим отношением: стремится его загримировать, красиво одеть — создать впечатление, что у того всё хорошо. Да, я согласна, что жизнь продолжается, но она у всех разная. Например, участница проекта Вероника, Царствие ей Небесное, умерла в этом году. И хотя мы знали, что у неё четвертая стадия, её уход всё равно было очень болезненно принять. При этом Вероника, несмотря на то, что ей самой было тяжело, занималась волонтёрством — она жила полноценной жизнью. И мне захотелось показать в проекте разные стороны нашей действительности. Выставка состояла из двух частей: в первой ничто не говорило, что человек болен онкологией или переболел ею, а во второй — шрамы, лысые головы, — та правда, что обычно скрывается от окружающих.

Лет пятнадцать назад на меня внезапно накатил страх потерять зрение, и я его сознательно в себе изживала: написала цикл материалов о слепых и слабовидящих людях, как они живут со своим недугом, как его преодолевают. Честно скажу — было очень непросто погружаться в ту тему, каждый раз проецировала её на себя. Представляю, как страшно тебе было снимать переживших онкологию.

Конечно, страшно, Паша тогда спросил: «Ты вообще готова к такому испытанию?» Меня порой сильно выбивало после каких-то съёмок. Этот страх преодолеть очень трудно, но мы с ним живём, максимально идём ему навстречу. Специально старалась фотографировать людей там, где у них место силы: кого-то на Столбах, кого-то с сестрой на даче, кого-то дома с любимыми собаками — там, где им особенно хорошо.

Как болезнь отразилась на твоей собственной жизни помимо того, что помогла тебе осознать себя фотографом?

Позволила себе делать то, что хочу, больше не откладывая — потому что жизнь одна, и можно просто не успеть. Уже на следующий день после первой химиотерапии, у меня тогда ещё не выпали волосы, провела большую репортажную съёмку, семь часов с фотоаппаратом. После второй химии поехала в Монголию снимать фестиваль беркутчи «Золотой орёл», мой снимок юного беркутчи (охотника с беркутом) победил потом на конкурсе клуба «Российское фото». В Монголии была уже с лысой головой, меня там принимали за буддистку. После третьей химии меня накрыло — даже дышать было больно. А наш дом тогда ремонтировали. Вышла во двор, посмотрела на разруху… Собралась с силами, оделась в восточном стиле, и Паша снял меня в этом образе лысой на фоне руин. Народ потом спрашивал: что это, в Тибете землетрясение? (Смеётся.) Прежде я заморачивалась, как выгляжу. Но когда ты болен, настолько наплевать на внешность! Думаешь только об одном: как ты себя чувствуешь и как бы выжить, проснешься ли ты завтра? Почему я и ходила без парика — это был способ принятия себя. Ничто не вызывает столько бурных эмоций и взглядов, как лысая женщина в театре. Но меня походы в театр подпитывали, давали силу.

После операции перенесла шесть курсов химиотерапии, было очень непросто. Но именно тогда во мне укрепилось понимание, что нужно больше ценить жизнь и окружающих. Земная жизнь очень скоротечна — можно не успеть кому-то позвонить, сказать что-то доброе, нужно уметь прощать. В этом году было немало потерь, мой папа умер месяц назад. К счастью, я успела побыть с ним перед смертью, у меня остались о нём воспоминания, как о живом. А с кем-то мы годами не разговариваем. Если мы кому-то что-то не прощаем — очень часто именно это мы не прощаем, прежде всего, самим себе.

Таня, а заявки на фотоконкурсы ты часто подаешь?

Не слишком — это, как и выставки, дорогое удовольствие, большинство конкурсов предполагает плату за участие. 20-35 долларов или евро за один снимок, когда их хочется отправить хотя бы три — такие цены невольно ограничивают. Хотя любое участие в конкурсе — это развитие: смотришь, какие тенденции, что в тренде, как воспринимаются твои собственные работы в этом спектре. В 2020 году я отправила на европейский конкурс Lens Culture три портретных снимка — в финал они не прошли, но все попали в соцсети, эксперты их выделили. Это, конечно, стимул. А в арабском конкурсе HIPA (это международный фотоконкурс с самым большим призовым фондом) участвовала уже четыре раза и только в 2018 году не попала в шорт-лист. Надеюсь вскоре победить — очень уже хочется новый фотоаппарат. (Смеётся.) Папа подарил мне Canon Mark III ещё семь лет назад, пора обновить.

Ты много путешествуешь. Можешь назвать свою самую необычную или экстремальную поездку?

В каждом путешествии непременно случается что-то неожиданное — это, как мне кажется, неизбежно. За границей мы с Пашей начали работать в 2006 году, первая съёмка была в Киргизии по заказу принимающей стороны. А в следующем году уже сами поехали снимать в Черногорию — взяли машину, ездили по стране, общались с местными жителями. Помню, отправились в каньоны Тара. Дорога, которую нам порекомендовали, оказалась узкой одноколейкой, в апреле снег ещё лежал — мы долго петляли по ней в гордом одиночестве. Горы, снег, горы, снег — чувствовали себя словно на Луне. Но если бы поехали по другому пути, не было бы этих впечатлений. Когда едешь, не знаешь, что тебя ждёт. Когда мы гуляли в Голландии по Маастрихту, увидели советский флаг с бахромой. Выяснилось, что это сувенирный магазин, муж хозяйки увлекался советской эстетикой. Она провела для нас экскурсию, показала разные раритеты. А ещё мы там же познакомились с немолодым бывшим гидом, он предложил поводить нас по городу. Сами мы такие необычные места никогда не нашли бы.

Но, пожалуй, наиболее экстремальным было моё первое путешествие в Венесуэлу в 2011 году, когда мне пришлось отправиться туда на съёмки одной — уже в аэропорту Москвы обнаружилось, что у Паши просрочен загранпаспорт! Он побывал там ещё в 2006 году, ездил на выборы Чавеса с большой командой, и влюбился в эту страну. Сколько у меня там было приключений, не описать. Испанского я не знала, чтобы поменять деньги по выгодному курсу, пришлось лететь на остров Маргарита неподалеку от Каракаса к одному знакомому — он сам купил мне билет на самолёт, иначе бы я не справилась. И снимать в этой стране было небезопасно, мне даже полицейские это не раз объясняли. Но я прожила там месяц, и мне очень понравилось в Венесуэле, потом мы ещё раз туда ездили. Даже делала там фотовыставку с портретами местных жителей, а потом подарила им те работы — они остались очень довольны.

Что для тебя самое приятное в занятии фотографией?

Наверное, возможность прикоснуться к потаённой части чьей-то души. Бывает, что портрет получился красивый, но и только, в нём нет ничего больше. А когда мне удаётся докопаться до какой-то сути, раскрыть личность не посредством фотошопа, а показать человеку через фотографию другую сторону его самого — тогда я испытываю настоящее удовлетворение своей работой.