Тимофей Ключников: «Палеолитоведение — это из всей археологии самая-самая археология»

Об уникальности памятника, демократизации науки и борьбе с ересью поговорили с одним из организаторов совещания, директором АНО «Археологическое исследование Сибири» Тимофеем Ключниковым.

Чему была посвящена конференция?

Геолого-археологическое совещание было посвящено 100-летию Семёна Марковича Цейтлина — это один из известнейших геологов четвертичников, который занимался изучением эпохи верхнего палеолита, в том числе Енисейской Сибири. На этом совещании собрались представители различных смежных дисциплин, которые занимаются изучением эпохи, и это не только археологи, но и различные специалисты по геологии, палеонтологии, почвоведению, радиоуглеродному датированию — люди которые получают и создают комплексное знание о древнем мире, о мире ледникового и межледникового периодов. И конечно это [совещание ставило целью] не только почтить память Семёна Марковича, но и обсудить результаты практических исследований одной из наиболее известных в России и в мире стоянок палеолита, которая находится на территории Красноярска — «Афонтовой горы». Если быть точным, это целый комплекс стоянок, потому что на данный момент выделено уже как минимум 6 крупных местонахождений. Красноярским археологам нужно было скоррелировать свои выводы, свои представления с опытом коллег, поэтому и была задумана эта конференция. 

А ещё одна цель — это популяризация знаний об этом памятнике, в рамках которой проводится выставка, посвящённая афонтовским древностям, издан сборник статей и путеводитель по Афонтовой горе. И сейчас на базе музея-усадьбы Юдина, проводятся мастер-классы по изготовлению каменных орудий. 

В чем особенность Афонтовой горы и исследовательской работы этих памятников?

 
На Афонтовой горе исследования ведутся давно. Начнём с того, что это первый доказанный памятник палеолита на территории Сибири. Иван Тимофеевич Савенков — и археолог, и артист, можно сказать энциклопедист, во второй половине XIX века была такая своеобразная мода на увлечение наукой, надо сказать достаточно успешный, на склонах Афонтовой горы в разрезах, где добывалась глина для кирпича, нашёл грубо обработанные камни и кости животных: мамонта, носорога, бизона. Он был человеком просвещённым и знал, что на территории Франции и Западной Европы уже доказано существование человека эпохи палеолита. Он сопоставил эти материалы, написал об этом, но первоначально к нему не прислушались, по крайней мере на территории нашей страны. Зато публикации о его находке попали в руки французского археолога Жозефа де Бая. Он приехал сюда в Красноярск, познакомился с этими материалами и, поскольку был лично знаком с материалами во Франции, подтвердил их палеолитический возраст. 

Собственно, с середины восьмидесятых годов XIX века Афонтова гора является первым открытым памятником палеолита на территории Сибири. Савенков до конца своей жизни, до 1914 года изучал этот объект. С разной степенью интенсивности, конечно, даже планировал сделать большой раскоп, но, к сожалению, до этого момента не дожил. Уже после него исследование памятника вели известные красноярские археологи Ауэрбах и Сосновский. Это уже происходило в двадцатые, тридцатые годы. Тогда был получен материал, который хранится сейчас в Красноярском краеведческом музее. Были найдены несколько новых стоянок и впервые — кости Homo sapiens sapiens — человека современного вида. Произошло это в 1937 году во время Всемирного геологического конгресса. Тогда было определено, что человек, которому принадлежат эти кости, относятся к европеоидной расе.

С конца тридцатых годов, активные исследования Афонтовой горы прекратились, проводились лишь небольшие шурфовки и изучение архивных и музейных материалов.

Это было как-то связано с внутриполитической обстановкой в стране?

Не совсем, в Советском Союзе наоборот занимались историей, просто появились другие памятники. Археологическая школа была возобновлена только в семидесятые с появлением здесь археолога Николая Дроздова, который, собственно, и создавал ту школу, которая работает и сейчас. Красноярские археологи, которые здесь работали ранее, занимались в основном более поздними периодами, и Афонтова гора в их круг интересов не входила. Наши коллеги из Ленинграда и Москвы очень активно интересовались Афонтовой, но занимались в основном изучением коллекций, которые были получены до конца тридцатых годов 20 века.

В советское время Афонтова гора была застроена, и вести исследование на ней было невозможно. Исследования возобновились с 1992 года с участием Евгения Артемьева — тогда сотрудника Красноярского педагогического института под руководством Николая Дроздова. Его материалы сегодня хранятся в музее Красноярского государственного педагогического университета. За почти 12 лет были найдены, например, самые миниатюрные украшения палеолитического периода в мире. Сейчас они экспонируются в музее-усадьбе Юдина на выставке. Затем, после небольшого перерыва, в 2014 году начинаются масштабные работы, которые были связаны со строительством Николаевского моста. Оказалось, что, вопреки ожиданиям, под частными домами уцелели десятки тысяч предметов и были найдены останки двух особей Homo sapiens. Выяснилось, что несмотря на застройку, стоянки Афонтовой горы в основном сохранились.

Наверное, работа над изучением археологических объектов должна давать ответы. На какие вопросы должны были дать ответы эти раскопки?

Масштабные раскопки поставили гораздо больше вопросов, чем дали ответов. И представления, которые, например, были у Ауэрбаха, на основании которых писались книги, выходили монографии, оказались не то чтобы совсем неверные, а скажем так, верные не совсем. До сих пор неясна ситуация с геологической составляющей — очень странно залегают слои. Много вопросов связанных с тем, как люди в общем-то жили, потому что до сих пор не найдено никаких жилищ, по крайней мере доказанных.

Несмотря на то, что были найдены останки трёх индивидов — этого мало для того, чтобы сформировать облик людей, живших здесь 32-35 тысяч лет назад. У нас возникают вопросы о том, какой был климат в то время. Оказывается, что Ледниковый период был не столь уж ледниковым, как показывают некоторые популярные издания. А с другой стороны, межледниковье тоже не было абсолютно тёплым. Очень много вопросов по сопутствующим животным. Недавно были найдены останки песца и северных оленей, явно свидетельствующие о том, что ландшафт был приближен к тундре. Есть находки очень странных для нашей местности животных — гепарда. И если мы привыкли к тому, что пещерный лев должен быть где-то здесь в палеолите даже в небольшом количестве, то гепард — это некая такая странность, тем не менее на Афонтовой горе присутствующая.

Как сейчас ведется работа с территориями, на которых обнаружены памятники? Если, скажем так, там идёт или начинается строительство.

Есть спасательная археология, которая должна, говоря простым языком, освободить территорию для строительства. Если невозможно приостановить реализацию проекта, нужно максимально извлечь информацию. В этом очень большая ответственность археологов. Ученые, которые работают на памятнике не подверженном разрушению, могут позволить себе работать десятки лет, исследуя по несколько квадратных метров материала в год. Здесь, к сожалению, не получается так. Археологи стараются максимально хорошо и точно изучить памятник в тот короткий срок, что у них есть. Это, кстати, был один из вопросов симпозиума — о корреляции скорости и качества спасательных работ. Есть случаи, когда не совсем добросовестные исследователи пренебрегают этой обязанностью и работают спустя рукава.

Насколько финансирование зависит от уникальности объекта? Вы чувствуете внимание со стороны государства, заинтересованность в, скажем так, столь далёкой истории? 

Сама по себе любая находка уникальна. Государство достаточно слабо финансирует сугубо научные археологические исследования. Раньше более-менее финансировали какие-то академические экспедиции крупных исследовательских институтов, ВУЗов, музеев, выделялись средства на археологические практики, сегодня основная масса работы, которая ведется — это новостроечные работы. Связано это с тем, что в стране очень активно ведётся строительство, и по законодательству застройщик должен исследовать территорию, которую он застраивает. Археологи, естественно, как и все люди, каким-то образом ищут возможности делать своё дело. Конечно, есть объекты, например, Крымский мост, они финансируются очень активно, но это уже частно-государственное партнерство. Зачем вообще финансировать такую интересную, но мало практическую деятельность? Дело в том, что археология, как и вообще часть гуманитарного знания, формирует наше знание о территории, на которой мы живём и о человеке. Этот процесс очень длительный. 

То, что было получено в раскопках с пятидесятых по семидесятые годы, в широкий популярный оборот было введено спустя лет двадцать-тридцать. Сегодня эта разница сократилась, но тем не менее она существует. Очень хороший пример — Китай. Траты на изучение древних памятников в Китае возросли столь же многократно, как у них вырос ВВП. Это связано с тем, что они ищут свои корни, истоки своего самосознания, национального менталитета, при этом они выходят за границу своей страны и очень активно изучают Сибирь и Дальний Восток. Этот момент связан с тем, что историю любой страны пишет тот, кто её изучает. Если нашу историю будут изучать представили других стран, то они её и напишут. А кто нам мешает? Конечно, история должна быть объективной, но тем не менее надо понимать, что история — это инструмент национального самосознания, и археология в этом деле играет не последнюю роль, учитывая нарастающий интерес людей. Насмотревшись определенных каналов и думая про всяких рептилоидов, люди зачастую не очень хорошо представляют работу археолога, но тем не менее интерес у них есть, и наша задача этот интерес направить в нужное русло.

А с какими вы сталкивались стереотипами?

Ну начиная с того, что когда копаешь на раскопках и к тебе подходят люди, первый вопрос, который они задают: «А что копаете? Динозавра?». Если кто-то более продвинут — спрашивают: «Мамонта нашли?». Но это такие полевые стереотипы. Из современного — когда публикуешься в широком пространстве интернета, сразу сыплются замечания или комментарии, начинаются вопросы «А каким образом вы это доказали? А правда ли это?». Сейчас целое движение людей, которые считают, например, что каменное шлифованное орудие не мог сделать человек. Это вот только инопланетянин на лазерном станке, потому что я сейчас на данный момент не могу этого сделать, а значит этого не мог делать никто и никогда. Мистики и эзотерики со скелетами разговаривают, но страшно не это, страшно, что они интерпретацией памятников занимаются. Круг заблуждений очень широк на самом деле.

Но это же околонаучное сообщество, без влияния и мнения. Или такая демократизация науки ощущается остро?

Это есть почти во всех науках, которые так или иначе предполагают публичность. Мне кажется, что такого нет только в высшей математике. В истории и в археологии существуют две параллельные на сегодняшний день тенденции: есть научное сообщество, которое признает друг друга, в том числе по формальным признакам, и есть люди, считающие себя исследователями. Но это уже параллельная наука, которая даже организует конференции и издает свои сборники. Если ты приходишь в науку с такими представлениями, то ты продержишься до первой дискуссии или до первой конференции. Волей-неволей тебе придется заняться реальными исследованиями, либо уйти в археологические партизаны.

Школа, которая возродилась в семидесятые годы — что это за школа?

Создавший в семидесятые годы школу Николай Иванович Дроздов был учеником известного иркутского археолога Г.И. Медведева, и сам он всю жизнь занимался изучением эпохи палеолита. Собственно, именно это и наложило отпечаток на большинство красноярских археологов. Почти все они, начинали свой научный путь с изучения палеолита. Впоследствии кто-то стал заниматься тагарской эпохой, кто-то изучением наскального искусства, но базовая школа у них была одна — палеолит. И до сих пор она одна из сильнейших в стране. Нужно сказать, что палеолитоведение — это из всей археологии самая-самая археология. Всё остальное относится уже больше к истории. От этого времени письменных источников не сохранилось, и в изучении эпохи камня возникают самые сложные вопросы о появлении искусства, религиозных верований, становлении человеческого сознания. Не скажу, что это закрытая каста, но тем не менее определенная сложность попадания сюда есть. Как и для любой науки, это весьма высокие стандарты. А это не всегда привлекательно. Люди, которые приходят в науку, хотят очень быстрой отдачи: быстро защититься, быстро опубликовать книгу, не понимая, что это очень тяжёлый и кропотливый труд.

Вы говорили про истинную археологию, которая находится во власти фактов, а история получается такая наука интерпретаций?

И да, и нет. На самом деле археология имеет возможность интерпретировать то, что она находит: артефакты, предметы, контексты, а иначе никакой бы науки вообще не было.

Я больше с точки зрения перефраза…

Мне, как археологу, кажется, что археология более объективна, чем классическая история, работающая с письменными источниками. Опять же потому, что помимо интерпретации самого историка, в тот объект, который он изучает — книгу или письмо — в нём уже заложен субъективизм писавшего. Тот, кто писал — он всегда писал с какой-то точки зрения с какой-то стороны. Археолог действительно работает с предметом, который не говорит. В этом наша задача, как в судебно-медицинской экспертизе или у криминалистов, по каким-то мельчайшим осколкам попытаться восстановить мир человека древности.

Совещание проходило на базе КГПУ им. В.П. Астафьева, при поддержке Фонда президентских грантов, Службы по государственной охране объектов культурного наследия Красноярского края, ИАЭТ СО РАН, Красноярского краевого краеведческого музея, Сибирского федерального университета, ООО «Красноярская геоархеология», ООО «НПО «АПИ»». В нём приняли участие специалисты из Москвы, Санкт-Петербурга, Новосибирска, Красноярска, Иркутска, Читы, Владивостока, Магадана, а также учёные из Польши, Чехии и Кыргызской республики.