Елена Привалихина: «Мне нравится наблюдать, как артист мыслит на сцене»

Лена, как ты, студентка из сибирского театрального вуза, попала в постановку столичного театра?

В 1983 году МХАТ показывал на гастролях в Красноярском театре оперы и балета спектакль по пьесе Михаила Шатрова «Так победим!» с Александром Калягиным в роли Ленина. Там было занято большое количество актёров, но московских студентов театр на гастроли не возил — режиссёры приезжали заранее и массовку набирали на местах, весь наш курс оказался задействован. Репетировали мы недолго. И вдруг мне и трём моим однокурсницам доверили небольшие роли со словами — в эпизоде, где к Ленину приходит делегация из народа, у каждого было по реплике. Так что можно сказать, что свою первую роль я действительно сыграла во МХАТе, в постановке Олега Ефремова. Но когда на репетиции увидела Калягина вблизи, честно скажу — в роли Ленина он не произвёл на меня особого впечатления.

В фильме «Здравствуйте, я ваша тётя!» поразил сильнее?

Нет! (Смеётся.) Но что я на первом курсе понимала в профессии? Сама революционная тема спектакля не вызывала у меня доверия — не до того, чтобы разбираться, насколько актёр убедителен в роли вождя мирового пролетариата. Да, я росла в советское время. Но моя семья оказалась в Сибири не по своей воле. У прадеда вообще были грузинские корни. Помню, как меня поразило его лицо, когда впервые увидела на фотографии: волевое, с восточными чертами и пронзительными умными глазами.

И родители мои — уже в послесталинскую пору, в 60-е годы — столкнулись с репрессивной системой, хотя, к счастью, и без трагических последствий. Они работали на радиозаводе, мама трудилась в закрытом конструкторском бюро. Не помню, сколько мне было лет, когда однажды ночью к нам вломились люди в сапогах. Устроили обыск — разворотили диван, всё перерыли. А потом увели отца. Как объяснила мама, у него было ружьё, оно хранилось без разрешения, и, видимо, кто-то донёс. Хотя Сталина к тому времени уже давно не было, но ночные обыски никуда не делись. Отца вскоре отпустили, но страх в людях не исчезал — и, мне кажется, до сих пор это чувство в нас до конца не изжито, особенно в старших поколениях. Мама всегда меня оберегала, предупреждала: «Не задавай лишних вопросов, отвечай так, как написано в учебнике». Но, видимо, я ещё в детстве почувствовала фальшь в той идеологии, всё во мне ей противилось. Не вступала сознательно ни в пионеры, ни в комсомол — меня туда просто зачисляли автоматически. Позже, когда сыграла в Красноярском ТЮЗе в спектакле «Завтра была война» Вику Люберецкую, у которой репрессировали отца, опыт моей семьи, невольно отпечатавшийся на моём мировосприятии, помог мне лучше понять характер этой героини.

А сам факт, что ты, дебютантка, выходишь на сцену с именитым актёром — неужели тебя это тогда не волновало?

Абсолютно — я не знала, кто такой Калягин. В процессе работы он впечатлил меня не столько ролью Ленина, сколько своими человеческими чертами — он очень прост в общении, ни тени звёздного высокомерия. Понимаешь, в профессию я пришла не потому, что мне нравились какие-то артисты, и захотелось самой стать такой же, как они — у меня не было кумиров, совершенно не стремилась никому подражать. Сейчас понимаю, что это замечательно, потому что моя актёрская природа такова, какая есть, в ней нет посторонних примесей, во время учёбы и работы она раскрывалась свободно. Позже убедилась в верности этого на примере своих студентов-актёров: ярче всех расцветает талант у тех, кто никогда не занимался в драматических кружках. Там навязывают свои правила, штампы, какую-то фальшивую эстетику, якобы театральную — искажают в человеке представление о нём самом. После чего его уже очень трудно развернуть к собственной природе, помочь разглядеть свои подлинные черты и возможности. Мне повезло всего этого избежать.

Ты не из театральной семьи, об актёрской карьере в детстве не мечтала. Что же привело тебя в театр?

Наверное, попала по наитию, театр начался для меня с внутреннего импульса. Помню, как мама привезла из командировки перчаточных кукол — как они меня поразили! Это было настоящее открытие, что можно засунуть пальцы в перчатку, пошевелить ими — и кукла оживала. Да, я смотрела кинофильмы, телеспектакли, но с актёрами себя никогда не отождествляла — меня просто тянуло в творческую среду, неосознанно. Родители мне ничего не запрещали. Пробовала играть на фортепиано, рисовать, занималась классическим балетом и спортивной гимнастикой. Спорт дал очень многое — закалил волю, воспитал строгое отношение к дисциплине. Потом года два танцевала бальные танцы, примерно столько же играла на гитаре в девичьем ансамбле. К окончанию школы вдруг захотелось стать архитектором, даже полгода ходила на подготовительные курсы. Но мама тогда настояла, чтобы я шла в торговлю — мол, время тяжёлое, а там люди куском хлеба всегда обеспечены. Послушалась её, пошла в кооперативный техникум. Проучилась на отлично полтора года, съездила на практику в Ширинский район, посмотрела на всё это изнутри… И забрала по возвращении документы, не сказав маме. Пошла работать во Дворец культуры детским инструктором по художественной самодеятельности, писала сценарии. Мама спустя несколько месяцев, конечно, обо всём узнала, был грандиозный скандал. Тогда папа стукнул кулаком по столу и сказал: «Пусть выбирает то, что хочет». И вскоре я поступила на актёрский факультет.

Именно институт меня раскрыл, очень многому там научилась. Наш педагог Галина Ивановна Сташкевич прекрасно знала историю театра, отечественную и зарубежную литературу, мировую драматургию. Благодаря ей я полюбила русскую классику, хотя в школе, с её шаблонными трактовками, совершенно её не воспринимала. Как преподавали, скажем, «Грозу»? «Катерина — луч света в тёмном царстве», — и точка. Только в институте, спасибо Галине Ивановне, я поняла, насколько богата драматургия Александра Островского.

Дебют во мхатовском спектакле как-то отразился на твоей актёрской судьбе?

Мог бы отразиться, если бы захотела. Во время репетиций у меня возник очень добрый контакт с режиссёром по движению и пластике Ильёй Григорьевичем Рутбергом, после гастролей он предложил мне перевестись в ГИТИС сразу на второй курс. А режиссёр МХАТа Леонид Монастырский пригласил учиться в Школу-студию МХАТ. Но у меня тогда был в разгаре роман с Сашей (ныне — заслуженный артист России Александр Истратьков, актёр Красноярского театра имени А.С. Пушкина — Е.К.), и свою судьбу я решила. О чём нисколько не жалею.

Кстати, когда вы познакомились с Александром Истратьковым?

Ещё при моём поступлении в институт, он учился курсом старше. Мне было с ним бесконечно интересно, он очень сильно повлиял на моё профессиональное развитие. Саша рос в интеллигентной семье, его мама прекрасно знала литературу и театр, она привила это сыну. Мне оказалась по душе эта среда. Благодаря Саше я ещё в студенчестве посмотрела немало фильмов и спектаклей, узнала имена артистов. Мы поженились на выпуске, и нам до сих пор интересно вместе, продолжаем обогащать друг друга. Саша зовёт меня домашним завлитом: я читаю пьесы, потом рекомендую ему. Он же по-прежнему знакомит меня с миром театра и кино, отслеживает интересные новинки. А ещё у него прекрасное чувство юмора. По молодости я нередко на него обижалась, совершенно по-дурацки, — у нас был разный жизненный опыт, и мировосприятие совпадало не во всём. Но именно благодаря ему постепенно раскрывалось и моё чувство юмора.

Кстати, в 90-е нам вновь выпала возможность попытать счастья в Москве. Сашу приглашали в аспирантуру ГИТИСа, я поехала с ним, меня уже готовы были принять в Театр Российской армии — осенью должна была приступить с Камой Гинкасом к репетициям его новой постановки, лермонтовского «Маскарада». Но выжить в Москве в те годы двум молодым людям без связей, без жилья и без стабильного дохода было почти невозможно. И мы решили вернуться домой. Сегодня особенно отчетливо понимаю, что приняли верное решение — мы сохранили семью и себя. Сейчас большая редкость, когда супруги так долго вместе, особенно в театральной среде — это дорогого стоит.