Мариус Стравинский: «Всегда хотел быть тренером футбольной команды»

Мариус, почему вы выбрали именно оперу Верди?

Мне предложили несколько названий из текущего репертуара, среди них были «Пиковая дама» и «Евгений Онегин» Петра Чайковского, но я решил русскими операми в России не дирижировать. Это была шутка! (Смеётся.) А если серьёзно — очень люблю музыку Верди, к его «Аиде» обращался лет пятнадцать назад, и захотелось вновь соприкоснуться с этим сочинением, посмотреть на него с позиции моего сегодняшнего профессионального и жизненного опыта.

Что требуется от музыканта при исполнении произведений этого композитора?

Ничего не приукрашивать, прежде всего. Верди — прекрасный мелодист, у него грандиозные хоральные сцены, он знал, как использовать хор. И чем ближе к партитуре играешь его музыку, тем лучше. Разумеется, мы не можем спросить композиторов прошлых веков, как было принято музицировать при их жизни. Но, мне кажется, это знать и необязательно. Да, сам я очень люблю слушать барочные произведения в исполнении аутентичных ансамблей старинной музыки — у них прекрасный вкус и стиль. Но всё же их представления о звучании — лишь теория, не более. И мне очень жаль, что многие оркестры сегодня отказываются играть и записывать то, что было написано раньше 1800 года, боясь, что играют это неправильно. Но отказ от исполнения симфоний Моцарта или Гайдна — большая потеря для музыкантов. Мы не должны забывать, что музыка существует для всех. Она всегда будет меняться, в каждую эпоху её могут играть по-своему. Кстати, оркестры сейчас звучат намного лучше, чем 50-70 лет назад.

За счёт чего?

Вырос средний уровень консерваторий по всему миру. Если раньше лишь избранные вузы выпускали высококвалифицированных музыкантов — Россия, Германия, Франция, Англия, Соединенные Штаты, — то теперь хорошие знания можно получить по всей Европе, в последние годы активно поднимается Китай. Много достойных выпускников, но работу найти сложно, потому что оркестров мало, высокая конкуренция.

Кстати, пандемия ярко показала, как разные страны относятся к классической музыке. Мало где содержат множество оркестров на постоянной основе — в России, Германии, отчасти во Франции и Италии. В Англии регулярную зарплату платят лишь таким крупным коллективам как Филармонический оркестр Би-Би-Си и Ковент-Гарден, большинство же получает только за концерты. То же самое в США — там все на контракте. Жаль, что мы склонны не ценить то лучшее, что у нас есть. Очень люблю Россию, и мне приятно видеть, как здесь выросло качество коллективов за те неполные два десятка лет, что я их наблюдаю.

Вы ещё в детстве уехали с семьёй в Великобританию, но позже стали регулярно приезжать в Россию. Проснулся зов крови?

Да, наверное, чем старше становится человек, тем он ближе к своим корням. Впервые я вернулся в 2002 году после окончания Королевской академии музыки в Лондоне — захотел именно здесь учиться дирижированию. Три года как дирижёр-ассистент стажировался у Владимира Понькина в театре «Геликон-опера». Он великолепный теоретик и педагог, с уникальной дирижёрской техникой, у него своя постоянная публика — это о многом говорит. Благодарен ему за то ремесло, что он мне дал — я не боюсь большого симфонического оркестра, могу его собрать, настроить на общее звучание. Позже был ассистентом в Лондонском филармоническом оркестре у другого выдающегося русского дирижера Владимира Юровского — надеюсь, тоже многому у него научился. Но меня всегда тянуло в Россию. Постепенно здесь завязались профессиональные контакты, появилось много друзей, причём не только среди музыкантов. С удовольствием открываю для себя новые театры и оркестры.

С кем еще из дирижёров хотелось бы посотрудничать?

Очень надеюсь, что удастся поработать с Рикардо Мутти — он феноменальный музыкант и настоящий лидер. Был бы счастлив поучиться у Юрия Темирканова, он потрясающе чувствует музыку. Из молодых особенно интересен Янник Незе-Сеген, он сейчас музыкальный руководитель Метрополитен-опера. Совершенно феноменальный испанец Хуанхо Мена, он был главным дирижёром Филармонического оркестра Би-Би-Си. Он делает всё то, что, как считается, нельзя делать дирижеру. Например, в консерваториях учат, что неформально вести себя перед оркестром недопустимо. А он может увлечься и вдруг начать петь во время репетиции. Но, главное, что после работы с ним оркестр играет гораздо лучше — это важнее всяких условностей. Всегда есть чему поучиться у других, я люблю это делать. Когда в юности было больше времени, часто посещал репетиции Саймона Рэттла, Кента Нагано, Мариса Янсонса. Янсонс вообще невольно направил меня в эту профессию — я захотел стать дирижёром, увидев, как у него на репетициях сразу менялось звучание оркестра.

В чём для вас притягательность этой профессии?

Именно в этом — приятно, когда твои знания, опыт, твоя самоотдача помогают людям собраться и сыграть так, как у них прежде не получалось. Когда-то я хотел стать тренером футбольной команды и знаю, что один из игроков может подтянуть всех остальных на более высокий уровень. От дирижёра требуется то же самое — способность объединять других и заставлять их добиваться новых высот. И если на старте своей карьеры я беспокоился, понимают ли меня музыканты и что они обо мне думают, то со временем это ушло. Если когда-нибудь меня пригласят преподавать, постараюсь большое внимание уделить литературе, музыке, архитектуре, философии. Дирижёру не стоит замыкаться на одной только музыке, именно широкое образование помогает обрести спокойствие и внутреннюю уверенность в себе. Музыкантам очень важно ощущать, что дирижёр спокоен, знает, чего хочет, и при этом даёт оркестру дышать, не зажимает его. Найти такой баланс непросто.


Раньше традиционной формой дирижёра был фрак. Мода на него уходит?

Да, и очень жаль — фрак задает какой-то особенный настрой. Хотя сам я тоже чаще выступаю в современной одежде. Но однажды у меня был дебют в берлинской Штаатскапелле, и после первого концерта вдруг позвонила директор. Я невольно напрягся: впереди было ещё три программы, вдруг что-то не так? А она просто попросила надеть фрак на следующие выступления. И перед тем, как положить трубку, добавила: «И чёрные носки». (Смеётся.) Видимо, мой внешний вид показался ей неподобающим.

Детей из музыкальных семей, как правило, обязательно обучают музыке, но не все потом идут в эту профессию. Что определило ваш выбор, были ли какие-то другие варианты?

В разное время мечтал стать пилотом, политиком, футболистом. Но политика — ужасное занятие, нужно постоянно врать. (Смеётся.) А для футбола у меня, к сожалению, не хватило таланта и физических данных. Так что не представляю, чем бы ещё мог серьёзно заняться, кроме музыки. Мои родители — пианисты, но сам я этим инструментом владею плохо, на скрипке выходило гораздо лучше. Даже получил в своё время стипендию на обучение в лондонской академии. Но сейчас если и играю, то исключительно для себя — в последний раз доставал скрипку из футляра во время карантина. Всегда восхищался такими дирижёрами как Владимир Спиваков, которые сами продолжают музицировать. Чтобы играть, нужно постоянно заниматься. А где взять на это время? Мне нравится моя жизнь, в ней множество других интересов помимо музыки — люблю читать, играть в шахматы, занимаюсь греблей. Обожаю футбол — много смотрю и хожу на живые матчи, когда выпадает такая возможность. Играю в большой теннис. Кстати, 7 февраля меня пригласили в Красноярске сразиться в турнире в местном теннисном клубе, с удовольствием разомнусь перед спектаклем.

Возвращаясь к вопросу, что, если не музыка — в семьях музыкантов с детьми ею занимаются, прежде всего, для общего эстетического развития. Но родители знают, насколько сложна эта жизнь, и далеко не все настаивают, чтобы дети шли по их стезе. Не только потому, что нужно много работать — в любой профессии необходимо трудиться, чтобы добиться совершенства. Но в нашем деле, помимо таланта и упорного труда, очень многое зависит от удачи — с кем довелось встретиться на пути, какие шансы тебе выпали.

Насколько, по вашему ощущению, удачливы вы сами?

Наверное, мне часто везло – работал и продолжаю работать с настоящими профессионалами, учился у прекрасных педагогов. А то, что я на этой неделе дирижирую «Аидой» в замечательном театре — что, как не везение?

Вы в родстве с композитором Игорем Фёдоровичем Стравинским. Пробовали писать музыку?

Мы дальние родственники, и, видимо, через такое расстояние его дар мне не передался — никогда не замечал в себе композиторских способностей. А сама родственная связь порой мешает — хочется идти собственной дорогой, а некоторые люди считают, что я пришёл в профессию и чего-то в ней добился только благодаря звучной фамилии. Что совершенно несправедливо — я вкладываю в работу много сил, и не всегда бывает легко. Но музыку Игоря Стравинского мне предлагают исполнять часто, и не вижу причин от этого отказываться. По собственному ощущению я как дирижёр не слишком эмоциональный, у меня склонность к аналитичности. И мне очень близка музыка Игоря Фёдоровича именно её уклоном в академичность. Мне нравится его оригинальность. Если сравнить его произведения, порой невозможно угадать, что их сочинил один и тот же композитор, он умел удивлять.


Вам дали имя в честь выдающегося хореографа Мариуса Петипа. Какие у вас взаимоотношения с балетом как у дирижёра?

Прекрасные, очень люблю балет. Много исполнял его в Михайловском театре, в Штаатсбалете в Берлине, в Мариинском театре. Просто повезло: случайно попал в этот мир и пришелся в нём ко двору, мне понравилось. Хотя это дико сложное занятие! Понимаю, почему мало кто из известных дирижёров соглашается работать с балетными спектаклями. Приходится много времени тратить на посещение классов, смотреть, как артисты репетируют — без этого никак. Нужно чувствовать танцовщиков, знать их, запоминать их темпы и не забывать записывать это в партитуре, параллельно следить, чтобы улучшалось звучание оркестра — всё в комплексе. А самое трудное, как я понял: дирижёр не управляет балетом. Это оперные певцы смотрят на дирижёра, а танцоры на него не реагируют, у них другие задачи. В балете ты как милиционер: регулируешь, но не контролируешь. (Смеётся.)

Сейчас у меня в репертуаре три балета Чайковского, два балета Прокофьева, «Жизель», «Дон Кихот» и «Тщетная предосторожность», выпустил несколько современных балетов с Начо Дуато. Мы познакомились в Петербурге, после чего он пригласил меня в Берлин. Обожаю с ним работать, он философ. Начо всё контролирует, но при этом совершенно не зацикливается на темпах, у него расслабленный подход. Это создаёт прекрасную атмосферу на репетициях, в таких условиях оркестр и дирижёр обычно работают лучше.

Режиссёр Дмитрий Черняков одной из своих задач ставит популяризацию русской оперной классики за границей. У вас есть какие-то внутренние мотивации, что вам интереснее делать в России, а что — на Западе?

Я пять лет был главным дирижёром Симфонического оркестра Карельской государственной филармонии в Петрозаводске. И, несмотря на свою тогдашнюю неопытность, смог значительно расширить репертуар коллектива. Мы исполняли Сюиту из «Лулу» Берга в детском абонементе, Симфонию Эльгара, Концерт для скрипки с оркестром Шёнберга — такие произведения и по сей день нечасто появляются в российской музыкальной афише, особенно в регионах. Но мне всегда интереснее играть то, что редко исполняется или, может, позабылось — иногда просто потому, что в открытом доступе нет нот, приходится добывать партитуру в других странах. А музыкальное разнообразие улучшает образование музыкантов и нашей публики. Для петрозаводских слушателей я также открыл все симфонии Сибелиуса — мне показалось важным, чтобы произведения финского композитора звучали в Карелии.

Как к вам попадает новая музыка?

Обычно через знакомства — кто-то рекомендует, присылает записи, могу сам случайно что-то услышать. Очень сочувствую сегодняшним молодым авторам – им сейчас непросто найти путь к слушателю. Слишком многое зависит от продажи билетов — директора боятся брать неизвестное произведение, приглашать начинающего дирижера. Я хорошо знаю композитора Андрея Рубцова (в Красноярске идёт его опера «Питер Пэн»), часто исполнял сочинения Сергея Жукова. Думаю, мне не помешало бы уже найти своего композитора среди современников. (Улыбается.)

Вы руководите сейчас каким-нибудь коллективом?

Нет, уже десять лет в свободном плавании. Но если появится такая возможность и поступит интересное предложение — почему бы и нет? Я начинал как оперный дирижёр в «Геликон-опере», потом набрал опыт симфонического дирижёра в Карелии, в Михайловском театре и Берлине больше дирижировал балетом. С удовольствием поставил бы однажды все оперы Яначека. Очень хочу поработать с мюзиклами, особенно над американской классикой вроде Стивена Сондхайма и Леонарда Бернстайна — она мне ближе, чем британские или французские произведения этого жанра. Но что будет дальше, не загадываю — я открыт ко всему.