03 июля 2015
ВЛАДИМИР СИМОНОВ: «МЫ ЖИВЁМ ПО ЧЕХОВУ»
Интервью с народным артистом Владимиром Симоновым, сыгравшим в спектакле “Дядя Ваня”, который был представлен красноярским зрителям в рамках проекта “Театральный синдром”.
Автор: Марина ЯБЛОНСКАЯ
Фото: пресс-служба театра имени Е. Вахтангова
Владимир Симонов на экране и в театре – словно два разных человека. В кино он – красавец, олигарх, интеллектуал-соблазнитель, депутат. На сцене же Симонов бывает уморительно смешон, жалок, эксцентричен. Когда спустя час после нашей беседы он вышел в “Дяде Ване” (спектакле, который в Красноярск привёз Фонд Михаила Прохорова в рамках проекта “Театральный синдром”) в роли отставного профессора Серебрякова, я почти не узнала в нём человека, с которым разговаривала за кулисами. Нет, на первый взгляд, это был, конечно, он – народный артист Владимир Симонов… Но в нём поменялось буквально всё: пластика, голос, взгляд. Вальяжный двухметровый мужчина в жизни на сцене вдруг стал “гуттаперчевым мальчиком”, который может сыграть абсолютно всё.
– Спектакль “Борис Годунов” в постановке выдающегося режиссера Петера Штайна всколыхнул в этом году всю театральную Москву. На главную роль в пушкинской трагедии, идущей в театре “Et Cetera”, немецкий режиссёр пригласил Вас. Как Вам дался Годунов у Штайна?
– Потихонечку. Штайн уникален и интересен для России тем, что его работы – взгляд европейского режиссёра на русскую историю, русский театр. Он несколько иной, чем у нас. Недаром говорят, что большое видится на расстоянии. Порой мы не замечаем простого и ясного, всё время что-то усложняем. Это, конечно, тоже неплохо, но в данном случае Петер Штайн сделал “Бориса Годунова” практически без режиссуры. Были моменты, когда мне хотелось что-то придумывать, что-то привносить, но Штайн отказывался от моих идей. Если я вдруг давал какой-то темперамент, он говорил: “Нет. Мы не Шекспира играем, а скорее Чехова”. У Штайна была совершенно определённая задача – показать Пушкина. Ведь гений Пушкина прозрел многое: российскую историю, её законы, характер. У поэта так много всего, что дай Бог нам хотя бы показать то, что он видел и знал. Штайн говорил, что все пытаются изменить Пушкина: иначе трактовать, осовременить. А это делать необязательно, можно сыграть так, как он написал. До встречи со Штайном я был уверен, что нужно что-то придумать. А он придумал, что ничего не надо придумывать. Есть поклонники этого спектакля, есть и те, кто не понимает его, – мы ведь привыкли видеть “Годунова” под определённым углом.
– Как актёру, играющему в спектаклях и кино (особенно много игранных персонажей), уйти от клише, не повторять не только других актёров, но и себя?
– Когда играешь ту или иную роль, ты не учитываешь ни свой, ни чужой опыт. Люди же живут миллионы лет, тем не менее у каждого только своя, уникальная жизнь. На сцене – то же самое, не важно, сколько уже было постановок пьесы – триста или четыреста.
– Должен ли актёр отстаивать своё мнение перед режиссёром? Вам случалось это делать?
– Штайну, например, нельзя было сопротивляться: либо уходи, либо делай, как он просит. Было сложно, потому что я люблю яркую форму, которую самостоятельно придумываю. Но когда получил роль Серебрякова в “Дяде Ване”, я пришел к Туминасу и сказал, что предложенный образ мне неинтересен, что хочу сделать роль по-другому. Он дал добро. Мне кажется, что театральный мир это оценил: такого Серебрякова ещё не было.
– Вы участвовали в двух постановках “Дяди Вани”: в Вахтанговском и театре “Et Cetera”. Только на родной сцене Вы играете Серебрякова, а в “Et Cetera” у вас была роль Войницкого. Для Вас эти два спектакля – разные истории или одна?
– Абсолютно разные. Мой дядя Ваня не похож на героя, которого играет Сергей Маковецкий. Мой Войницкий – это история про русский народ, который выдавливает из себя по капле раба. Никто дядю Ваню не просил переписывать труды профессора, он делал это сам, по собственному желанию, но при этом возмущается… Он сам превратил себя в раба. Это всё про нас, про нашу жизнь.
– В последние годы всё чаще слышу от разных людей, что герои Чехова мучаются надуманными проблемами, которые они создают себе сами, на самом деле в жизни всё проще… С чем это связано? С тем, что изменилась эпоха, русский человек стал иначе смотреть на жизнь?
– Ничего подобного. Может, такое утверждение по поводу Чехова – средство самозащиты. Точнее, чем Чехов, про нас никто не написал. У нас всё по-чеховски, мы всё время перед выбором: то ли чаю выпить, то ли удавиться. Такое не умещается в голове у человека ни одной нации. Только русские могут так рассуждать, мы всё время жив м на острие ножа. Иностранцам трудно понять и поймать российскую ментальность. Несмотря на то, что у нас появились компьютеры, айпады, айфоны, проблемы остались те же самые – также обижаемся, любим или не любим. Пока мы не можем сказать: всё, Антон Павлович, вы нам больше не нужны.
– В чём для Вас главное отличие театра от кино?
– Отличия нет, просто это две разные истории. Есть актёры театральные, но при этом очень способные к кино. А бывают очень сильные театральные актёры, но они не могут проявить себя в кино. Потому что кино – это не образы, не характеры, а данность. И её надо уметь использовать. А в театре можно и нужно творить образы.
Жана Габена как-то спросили: “Как вы сыграли смерть сына? У вас был такой взгляд? Вы на самом деле проживали трагедию?” “Нет, – ответил он. – На самом деле я считал про себя до десяти”.
В кино большое значение имеет фактура, физические данные. Мне шахтёра или Рэмбо сложно сыграть. Но и в кино есть высокая планка, когда ты играешь так тонко, что становится непонятно, то ли это ты, то ли образ. Но это надо уметь, понимать, каким образом тот или иной актёр достигает такого слияния, таких высот. Жана Габена как-то спросили: “Как вы сыграли смерть сына? У вас был такой взгляд… Вы на самом деле проживали трагедию?” “Нет, – ответил он. – На самом деле я считал про себя до десяти”. Но он делал это так, что у зрителя выворачивалась душа.
– Мне Вы очень нравитесь в “Свадьбе” Павла Лунгина. А Вы как относитесь к этой работе?
– Фильм хороший, и все там замечательно существуют. Я, кстати, сейчас снова снимаюсь у Павла Семёновича в “Даме Пик”. И опять играю актёра, правда, оперного. Отчего-то в кино чаще всего играю именно актёров. Почему? У меня нет ответа. Но рад новой встрече с Лунгиным.
– Помните свой первый выход на сцену?
– Это происходило постепенно. Официально это случилось в дипломном спектакле-водевиле “Дом на Петербургской стороне”. Я играл девяностолетнего старика в двадцать три года. Потом спектакль перенесли на сцену театра Вахтангова. Моей партнёршей была Людмила Васильевна Целиковская. Это был первый опыт на профессиональной сцене. Волновался, конечно, очень. Но так как я играл ещё в училище, это был мягкий переход. Есть такая формула у Вахтангова: школа – студия - театр. Часто бывает, что актёр, независимо от того, насколько он готов к сцене, во взрослой театральной жизни теряется. Переходить на профессиональную сцену из студии проще.
– Вы захотели стать актёром после того, как побывали на спектаклях БДТ, где увидели на сцене актёра Олега Борисова. Что Вас так потрясло?
– Октябрьск, где родился и вырос, – маленький городок, о каком-то высоком искусстве говорить не приходилось. Я смотрел фильмы и был два-три раза на спектаклях, которые к нам привозили заезжие театры. Вот и весь мой опыт. “Генрих IV” в БДТ – было как чудо. Я не знал, что такое вообще может быть. Кино ещё как-то представлял себе – что-то похожее на живую фотографию. Но то, что так можно играть в театре, когда мы сидим в зале, а на сцене такие страсти, от которых захватывало дух, было за гранью моего понимания. И мне так захотелось активно участвовать в процессе создания иного мира на сцене, стать актёром – инженером человеческих душ. Для меня спектакль, где роль принца Гарри исполнял Борисов, стал потрясением. Я долго специально берёг это ощущение, носил его в себе. Мне не хотелось его забывать. Это было похоже на любовь. Когда влюбляешься, в тебе появляется что-то странное, причём на физическом уровне. Словно выпил рюмку коньяка, и тебе стало тепло, и ты хочешь сохранить это тепло подольше.
– Какие роли для Вас самые желанные сегодня?
– Та, которую сейчас репетирую – Минетти по одноимённой пьесе Томаса Бернхарда, это сложная история, где работаю практически один. Роли, которые я играю в “Дяде Ване”, “Улыбнись нам, Господи”, “Онегине” – хорошие и любимые, но роман у меня сейчас именно с Минетти.
Досье:
Владимир Александрович Симонов, российский актёр театра и кино, народный артист России. Родился в городе Октябрьск Самарской области. Закончил Театральное училище имени Б. Щукина, курс Аллы Казанской. По окончании был принят в труппу Театра имени Вахтангова. В 1983 году принял предложение Олега Ефремова перейти в МХАТ, где проработал шесть лет. В 1989 году вернулся в Театр имени Вахтангова, в котором работает и сегодня. Среди ролей – Серебряков (“Дядя Ваня”), Рене (“Ветер шумит в тополях”), Эфраим Дудак (“Улыбнись нам, Господи”). Участвовал в постановках Владимира Мирзоева в Театре-студии “Домино”, Театре имени Станиславского, в Творческих мастерских при Союзе театральных деятелей. Много играет в спектаклях театра “Et Cetera”, театра Наций. Снимался в фильмах: “Сашка”, “Криминальный талант”, “Граница. Таёжный роман”, “Как живёте, караси?”, “Ключ от спальни”, “Свадьба”, “Андерсен. Жизнь без любви”, “Дети Арбата” и др.
Источник: Городские новости. 2015. 3 июля
Фото: пресс-служба театра имени Е. Вахтангова
Владимир Симонов на экране и в театре – словно два разных человека. В кино он – красавец, олигарх, интеллектуал-соблазнитель, депутат. На сцене же Симонов бывает уморительно смешон, жалок, эксцентричен. Когда спустя час после нашей беседы он вышел в “Дяде Ване” (спектакле, который в Красноярск привёз Фонд Михаила Прохорова в рамках проекта “Театральный синдром”) в роли отставного профессора Серебрякова, я почти не узнала в нём человека, с которым разговаривала за кулисами. Нет, на первый взгляд, это был, конечно, он – народный артист Владимир Симонов… Но в нём поменялось буквально всё: пластика, голос, взгляд. Вальяжный двухметровый мужчина в жизни на сцене вдруг стал “гуттаперчевым мальчиком”, который может сыграть абсолютно всё.
– Спектакль “Борис Годунов” в постановке выдающегося режиссера Петера Штайна всколыхнул в этом году всю театральную Москву. На главную роль в пушкинской трагедии, идущей в театре “Et Cetera”, немецкий режиссёр пригласил Вас. Как Вам дался Годунов у Штайна?
– Потихонечку. Штайн уникален и интересен для России тем, что его работы – взгляд европейского режиссёра на русскую историю, русский театр. Он несколько иной, чем у нас. Недаром говорят, что большое видится на расстоянии. Порой мы не замечаем простого и ясного, всё время что-то усложняем. Это, конечно, тоже неплохо, но в данном случае Петер Штайн сделал “Бориса Годунова” практически без режиссуры. Были моменты, когда мне хотелось что-то придумывать, что-то привносить, но Штайн отказывался от моих идей. Если я вдруг давал какой-то темперамент, он говорил: “Нет. Мы не Шекспира играем, а скорее Чехова”. У Штайна была совершенно определённая задача – показать Пушкина. Ведь гений Пушкина прозрел многое: российскую историю, её законы, характер. У поэта так много всего, что дай Бог нам хотя бы показать то, что он видел и знал. Штайн говорил, что все пытаются изменить Пушкина: иначе трактовать, осовременить. А это делать необязательно, можно сыграть так, как он написал. До встречи со Штайном я был уверен, что нужно что-то придумать. А он придумал, что ничего не надо придумывать. Есть поклонники этого спектакля, есть и те, кто не понимает его, – мы ведь привыкли видеть “Годунова” под определённым углом.
– Как актёру, играющему в спектаклях и кино (особенно много игранных персонажей), уйти от клише, не повторять не только других актёров, но и себя?
– Когда играешь ту или иную роль, ты не учитываешь ни свой, ни чужой опыт. Люди же живут миллионы лет, тем не менее у каждого только своя, уникальная жизнь. На сцене – то же самое, не важно, сколько уже было постановок пьесы – триста или четыреста.
– Должен ли актёр отстаивать своё мнение перед режиссёром? Вам случалось это делать?
– Штайну, например, нельзя было сопротивляться: либо уходи, либо делай, как он просит. Было сложно, потому что я люблю яркую форму, которую самостоятельно придумываю. Но когда получил роль Серебрякова в “Дяде Ване”, я пришел к Туминасу и сказал, что предложенный образ мне неинтересен, что хочу сделать роль по-другому. Он дал добро. Мне кажется, что театральный мир это оценил: такого Серебрякова ещё не было.
– Вы участвовали в двух постановках “Дяди Вани”: в Вахтанговском и театре “Et Cetera”. Только на родной сцене Вы играете Серебрякова, а в “Et Cetera” у вас была роль Войницкого. Для Вас эти два спектакля – разные истории или одна?
– Абсолютно разные. Мой дядя Ваня не похож на героя, которого играет Сергей Маковецкий. Мой Войницкий – это история про русский народ, который выдавливает из себя по капле раба. Никто дядю Ваню не просил переписывать труды профессора, он делал это сам, по собственному желанию, но при этом возмущается… Он сам превратил себя в раба. Это всё про нас, про нашу жизнь.
– В последние годы всё чаще слышу от разных людей, что герои Чехова мучаются надуманными проблемами, которые они создают себе сами, на самом деле в жизни всё проще… С чем это связано? С тем, что изменилась эпоха, русский человек стал иначе смотреть на жизнь?
– Ничего подобного. Может, такое утверждение по поводу Чехова – средство самозащиты. Точнее, чем Чехов, про нас никто не написал. У нас всё по-чеховски, мы всё время перед выбором: то ли чаю выпить, то ли удавиться. Такое не умещается в голове у человека ни одной нации. Только русские могут так рассуждать, мы всё время жив м на острие ножа. Иностранцам трудно понять и поймать российскую ментальность. Несмотря на то, что у нас появились компьютеры, айпады, айфоны, проблемы остались те же самые – также обижаемся, любим или не любим. Пока мы не можем сказать: всё, Антон Павлович, вы нам больше не нужны.
– В чём для Вас главное отличие театра от кино?
– Отличия нет, просто это две разные истории. Есть актёры театральные, но при этом очень способные к кино. А бывают очень сильные театральные актёры, но они не могут проявить себя в кино. Потому что кино – это не образы, не характеры, а данность. И её надо уметь использовать. А в театре можно и нужно творить образы.
Жана Габена как-то спросили: “Как вы сыграли смерть сына? У вас был такой взгляд? Вы на самом деле проживали трагедию?” “Нет, – ответил он. – На самом деле я считал про себя до десяти”.
В кино большое значение имеет фактура, физические данные. Мне шахтёра или Рэмбо сложно сыграть. Но и в кино есть высокая планка, когда ты играешь так тонко, что становится непонятно, то ли это ты, то ли образ. Но это надо уметь, понимать, каким образом тот или иной актёр достигает такого слияния, таких высот. Жана Габена как-то спросили: “Как вы сыграли смерть сына? У вас был такой взгляд… Вы на самом деле проживали трагедию?” “Нет, – ответил он. – На самом деле я считал про себя до десяти”. Но он делал это так, что у зрителя выворачивалась душа.
– Мне Вы очень нравитесь в “Свадьбе” Павла Лунгина. А Вы как относитесь к этой работе?
– Фильм хороший, и все там замечательно существуют. Я, кстати, сейчас снова снимаюсь у Павла Семёновича в “Даме Пик”. И опять играю актёра, правда, оперного. Отчего-то в кино чаще всего играю именно актёров. Почему? У меня нет ответа. Но рад новой встрече с Лунгиным.
– Помните свой первый выход на сцену?
– Это происходило постепенно. Официально это случилось в дипломном спектакле-водевиле “Дом на Петербургской стороне”. Я играл девяностолетнего старика в двадцать три года. Потом спектакль перенесли на сцену театра Вахтангова. Моей партнёршей была Людмила Васильевна Целиковская. Это был первый опыт на профессиональной сцене. Волновался, конечно, очень. Но так как я играл ещё в училище, это был мягкий переход. Есть такая формула у Вахтангова: школа – студия - театр. Часто бывает, что актёр, независимо от того, насколько он готов к сцене, во взрослой театральной жизни теряется. Переходить на профессиональную сцену из студии проще.
– Вы захотели стать актёром после того, как побывали на спектаклях БДТ, где увидели на сцене актёра Олега Борисова. Что Вас так потрясло?
– Октябрьск, где родился и вырос, – маленький городок, о каком-то высоком искусстве говорить не приходилось. Я смотрел фильмы и был два-три раза на спектаклях, которые к нам привозили заезжие театры. Вот и весь мой опыт. “Генрих IV” в БДТ – было как чудо. Я не знал, что такое вообще может быть. Кино ещё как-то представлял себе – что-то похожее на живую фотографию. Но то, что так можно играть в театре, когда мы сидим в зале, а на сцене такие страсти, от которых захватывало дух, было за гранью моего понимания. И мне так захотелось активно участвовать в процессе создания иного мира на сцене, стать актёром – инженером человеческих душ. Для меня спектакль, где роль принца Гарри исполнял Борисов, стал потрясением. Я долго специально берёг это ощущение, носил его в себе. Мне не хотелось его забывать. Это было похоже на любовь. Когда влюбляешься, в тебе появляется что-то странное, причём на физическом уровне. Словно выпил рюмку коньяка, и тебе стало тепло, и ты хочешь сохранить это тепло подольше.
– Какие роли для Вас самые желанные сегодня?
– Та, которую сейчас репетирую – Минетти по одноимённой пьесе Томаса Бернхарда, это сложная история, где работаю практически один. Роли, которые я играю в “Дяде Ване”, “Улыбнись нам, Господи”, “Онегине” – хорошие и любимые, но роман у меня сейчас именно с Минетти.
Досье:
Владимир Александрович Симонов, российский актёр театра и кино, народный артист России. Родился в городе Октябрьск Самарской области. Закончил Театральное училище имени Б. Щукина, курс Аллы Казанской. По окончании был принят в труппу Театра имени Вахтангова. В 1983 году принял предложение Олега Ефремова перейти в МХАТ, где проработал шесть лет. В 1989 году вернулся в Театр имени Вахтангова, в котором работает и сегодня. Среди ролей – Серебряков (“Дядя Ваня”), Рене (“Ветер шумит в тополях”), Эфраим Дудак (“Улыбнись нам, Господи”). Участвовал в постановках Владимира Мирзоева в Театре-студии “Домино”, Театре имени Станиславского, в Творческих мастерских при Союзе театральных деятелей. Много играет в спектаклях театра “Et Cetera”, театра Наций. Снимался в фильмах: “Сашка”, “Криминальный талант”, “Граница. Таёжный роман”, “Как живёте, караси?”, “Ключ от спальни”, “Свадьба”, “Андерсен. Жизнь без любви”, “Дети Арбата” и др.
Источник: Городские новости. 2015. 3 июля