12 августа 2015
АНДРЕЙ ЗВЯГИНЦЕВ: «БУНТ – ЭТО АМЕРИКАНСКИЙ ХЭППИ-ЭНД»
Выход фильма “Левиафан” Андрея Звягинцева стал одним из самых обсуждаемых событий этого года. Андрей Звягинцев посетил Красноярск и рассказал о замысле скандальной ленты, своём отношение к сегодняшней российской действительности и о том, как рождаются его фильмы.
Автор: Марина ЯБЛОНСКАЯ
Фото: Михаил Южаков
Выход фильма “Левиафан” Андрея Звягинцева стал одним из самых обсуждаемых событий этого года. Более того, он расколол российское общество на два лагеря. Одних фильм привел в восторг правдой жизни, профессионализмом и филигранным мастерством. Другие предлагали чуть ли не линчевать режиссёра за антироссийскую тематику в такое сложное для страны время, обвиняя режиссёра в предательстве, грязном поклёпе на Родину. На прошлой неделе Андрей Звягинцев посетил Красноярск и лично рассказал о замысле скандальной ленты, своём отношение к сегодняшней российской действительности и о том, как рождаются его фильмы.
Рожденный в Венеции
– Поначалу я никак не связывал себя с кино. Лет с четырнадцати я мечтал стать только актёром. Мой товарищ, заметив мою склонность к сцене, сделал для меня открытие, сказал, что этому делу учат. Мало того, одно из таких учебных заведений есть у нас в Новосибирске, в пяти остановках от моего дома. Весь девятый класс я практически не открывал портфель, потому твёрдо решил, что после девятого пойду в театральное училище. Собственно, так и случилось, с 16 лет я учился актёрскому ремеслу. Потом была учёба в ГИТИСе, тоже на актёрском. В 90-м году, когда закончил обучение, я вдруг разочаровался в театре и решил, что туда не пойду. И стал искать себя, устроившись дворником. Благодаря этой работе я три с половиной года жил в исключительных условиях – в центре Москвы, в старинном дворянском доме, в комнате площадью квадратов шестьдесят с дубовым паркетом. Это была самая счастливая пора, потому что это был не просто поиск себя, но и время самообразования. Я ходил в Музей кино и смотрел шедевры мирового кинематографа. Однажды увидел фильм Антониони “Приключение”, и мой мир, представления о прекрасном совершенно перевернулись. Где-то глубоко внутри, на подсознательном уровне я почувствовал, что мечтаю о кино, но по инерции по-прежнему считал, что моя судьба – актёрство. Я начал снимать рекламные ролики, впрочем, многие известные сегодня режиссёры занимались в 90-е этим. Но чётко сказать, что я хочу снимать кино и знаю, как это делать, смог только в Венеции, после показа “Возвращения”, когда в огромном зале зрители своими пятнадцатиминутными овациями сказали: “Да, ты можешь. Давай”. Наверное, в тот момент во мне родился режиссёр. До этого я был настолько внутри этого фильма, что вообще сомневался, что картина есть, что она получилась.
Мне трудно сказать, почему мои фильмы получают международные награды и вызывают резонанс. Я редко со своей командой делаю фильмы. Мы долго к ним идём, ждём случая некой встречи с литературным, сюжетным материалом. Я не выстраиваю стратегию движения к фильму, не ищу тем специально, размышляя, как бы попасть в тренд. Я предпочитаю истории, которые заставляют переживать, сочувствовать персонажам. И жизнь для меня не трагедия, скорее несчастный случай. Мне часто говорят, что в моих картинах постоянно присутствует темы предательства, семьи… Это очень ограниченный взгляд. Я никогда не артикулирую творческий процесс таким образом, чтобы можно было с лёгкостью ответить на то, что это за тема. Просто какие-то токи подключают тебе к реальности, и происходит разряд. А потом начинается работа, и уже перфекционизм не позволяет тебе халтурить, заставляет добиваться качества во всех деталях.
Американская трагедия
– Чтобы получился “Левиафан”, мне необходимо было совершенно случайно услышать историю, которая произошла в Америке, в штате Колорадо. Это реальная историю про то, как у американского сварщика Марвина Химейера местный цементный завод пытался отобрать дом. Только концовка в жизни была несколько иная, чем в фильме: Марвин заперся в бульдозере, разрушил здание завода, а затем покончил жизнь самоубийством. История укладывалась в полторы минуты рассказа, но меня торкнуло так, что я понял, что её необходимо снять. Но события, случившиеся в Америке, стали только поводом. Когда меня упрекают в том, что я экспортировал чужую историю на нашу прекрасную почву, говорю, что творческий процесс, рождение художественного замысла никак не связаны с той или иной территорией. Очень скоро стало понятно, мы не будем делать фильм-пересказ, основанный на документальных событиях. Мы поняли, что надо переносить историю на нашу почву –в Россию, на мою Родину. Правда, мы очень долго держали за основу финала события, которые произошли в реальности. Николай должен быть сесть на трактор и порушить мэрию. Но на меня снизошло откровение, что бунт – это, по сути, американский хэппи-энд, гибельный, но хэппи-энд. Это было бы неправдой. Конечно, русский крепкий мужик мог выкинуть какое-то коленце, но в общем массе российский человек терпит. Смирение, покорность заложены у нас в сердце. Даже если бы Николай сел на трактор, шансов победить в борьбе у него не было никаких. С той концовкой, которую придумали мы, эта история стала русской, страшнее и правдивее.
Чтобы получился”Левиафан”, мне необходимо было совершенно случайно услышать историю, которая произошла в Америке, в штате Колорадо. Это реальная историю про то, как у американского сварщика Марвина Химейера местный цементный завод пытался отобрать дом.
Ещё некоторые меня обвиняют, что опорочил русскую православную церковь. У меня не было такой цели, хотел сказать о другом. В фильме затронута тема клерикализма. Сегодня альянс религиозного института и государства и происходящие события лишают возможности иерархов церкви давать нравственную оценку происходящему. Тесный контакт с властью парализует церковь.
То, что фильм вышел в разгар событий на Украине, – абсолютная случайность. Идея появилась в 2008 году, в 2012-м был готов окончательный текст сценария, в 2013 году мы его снимали. Тогда не было никакой проблемы с Украиной, ни с Крымом. Более того, мне не кажется, что продюсер фильма Александр Роднянский оттягивал выход картины, ожидая, когда спадёт это напряжение, но оно существует и по сей день. Дальше тянуть уже было невозможно, и в России картина вышла в 2015 году.
Запруда в океане
– Мне кажется, сегодня в России есть некий элемент реставрации Советского Союза, и даже сама риторика общения государства с художниками напоминают прежние времена: “Враг народа”, “С кем вы, мастера культуры?”. Но культуру нельзя взять под контроль, иначе она перестаёт говорить с человеком о самом важном. Художник призван быть оппонентом, указывать на проблемы – это его обязанность. Как и журналистики, кстати. Это тревожный звонок, когда режиссёр вынужден в суде отвечать на вопрос прокурора, что он имел в виду в своём спектакле “Тангейзер”. Это чёрт знает что. Тем не менее мы дошли до таких странных времён, похожих на время судов над Синявским и Бродским. Хотя мы уже совсем в иных системах координат, в другом пространстве, где информация распространяется мгновенно. Как можно ставить запруду в океане? Тем не менее…
Журналисты часто спрашивают: для кого вы делаете свои фильмы, для фестивалей? Да нет такого рецепта. Я везде и всегда подчёркиваю, что фильм делается не для зрителя, не для фестивалей, не для сборов, а для себя. Только таким парадоксальным образом он становится фильмом для зрителя. Потому что в нём все твоё существо – чувство меры, вкуса, прекрасного, там твоё сердце. Кино – это не средство, а цель. Но тем не мене кинокритики считают, что есть некое лекало для производства фестивального кино. В ответ я бы предложил взять и сделать фильм.
С “Левиафаном” я был абсолютно убеждён, что зритель поймёт меня. Потому что в основе этого движения стоит мысль о том, что человеческая жизнь – главная ценность. И именно человеческая жизнь должна быть сокровищем для государства, об этом декларируют все его институции, но почему-то на практике выходит совсем иначе. Фильм мой – не плакат и не моралите, а сложная картина, как в жизни: нет положительных или отрицательных героев, просто есть наблюдение за течением жизни и за её событиями. Но в ответ я получил не просто непонимание, но и агрессивную, воинствующую реакцию. Поистине “нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся”. Чего только я не слышал и не читал про себя… Мне даже предлагали встать на колени на Красной площади и попросить прощения у всего русского народа.
Досье
Андрей Петрович Звягинцев, российский режиссёр, сценарист. Родился в 1964 году в Новосибирске. В 1984 году закончил актёрский факультет. Начал работать в Новосибирском ТЮЗе, но вскоре был призван в армию. В 1986 году уехал из Новосибирска в Москву поступать в ГИТИС, в котором окончил в 1990 году актёрский факультет (мастерская Евгения Лазарева). Известность Андрей Звягинцев получил после выхода фильма “Возвращение”, получившего две кинопремии “Ника”, двух “Золотых львов” (как лучший фильм и за лучший режиссёрский дебют), двух “Золотых орлов”. Успех Звягинцева повторился в 2014 году, с выходом на экраны социальной драмы “Левиафан”, удостоившейся множества наград, в том числе премии “Золотой глобус” как лучший фильм на иностранном языке. Этот фильм был номинирован на премию “Оскар” 2015 года в категории “Лучший фильм на иностранном языке”.
Источник: Городские новости. 2015. 15 июля.
Фото: Михаил Южаков
Выход фильма “Левиафан” Андрея Звягинцева стал одним из самых обсуждаемых событий этого года. Более того, он расколол российское общество на два лагеря. Одних фильм привел в восторг правдой жизни, профессионализмом и филигранным мастерством. Другие предлагали чуть ли не линчевать режиссёра за антироссийскую тематику в такое сложное для страны время, обвиняя режиссёра в предательстве, грязном поклёпе на Родину. На прошлой неделе Андрей Звягинцев посетил Красноярск и лично рассказал о замысле скандальной ленты, своём отношение к сегодняшней российской действительности и о том, как рождаются его фильмы.
Рожденный в Венеции
– Поначалу я никак не связывал себя с кино. Лет с четырнадцати я мечтал стать только актёром. Мой товарищ, заметив мою склонность к сцене, сделал для меня открытие, сказал, что этому делу учат. Мало того, одно из таких учебных заведений есть у нас в Новосибирске, в пяти остановках от моего дома. Весь девятый класс я практически не открывал портфель, потому твёрдо решил, что после девятого пойду в театральное училище. Собственно, так и случилось, с 16 лет я учился актёрскому ремеслу. Потом была учёба в ГИТИСе, тоже на актёрском. В 90-м году, когда закончил обучение, я вдруг разочаровался в театре и решил, что туда не пойду. И стал искать себя, устроившись дворником. Благодаря этой работе я три с половиной года жил в исключительных условиях – в центре Москвы, в старинном дворянском доме, в комнате площадью квадратов шестьдесят с дубовым паркетом. Это была самая счастливая пора, потому что это был не просто поиск себя, но и время самообразования. Я ходил в Музей кино и смотрел шедевры мирового кинематографа. Однажды увидел фильм Антониони “Приключение”, и мой мир, представления о прекрасном совершенно перевернулись. Где-то глубоко внутри, на подсознательном уровне я почувствовал, что мечтаю о кино, но по инерции по-прежнему считал, что моя судьба – актёрство. Я начал снимать рекламные ролики, впрочем, многие известные сегодня режиссёры занимались в 90-е этим. Но чётко сказать, что я хочу снимать кино и знаю, как это делать, смог только в Венеции, после показа “Возвращения”, когда в огромном зале зрители своими пятнадцатиминутными овациями сказали: “Да, ты можешь. Давай”. Наверное, в тот момент во мне родился режиссёр. До этого я был настолько внутри этого фильма, что вообще сомневался, что картина есть, что она получилась.
Мне трудно сказать, почему мои фильмы получают международные награды и вызывают резонанс. Я редко со своей командой делаю фильмы. Мы долго к ним идём, ждём случая некой встречи с литературным, сюжетным материалом. Я не выстраиваю стратегию движения к фильму, не ищу тем специально, размышляя, как бы попасть в тренд. Я предпочитаю истории, которые заставляют переживать, сочувствовать персонажам. И жизнь для меня не трагедия, скорее несчастный случай. Мне часто говорят, что в моих картинах постоянно присутствует темы предательства, семьи… Это очень ограниченный взгляд. Я никогда не артикулирую творческий процесс таким образом, чтобы можно было с лёгкостью ответить на то, что это за тема. Просто какие-то токи подключают тебе к реальности, и происходит разряд. А потом начинается работа, и уже перфекционизм не позволяет тебе халтурить, заставляет добиваться качества во всех деталях.
Американская трагедия
– Чтобы получился “Левиафан”, мне необходимо было совершенно случайно услышать историю, которая произошла в Америке, в штате Колорадо. Это реальная историю про то, как у американского сварщика Марвина Химейера местный цементный завод пытался отобрать дом. Только концовка в жизни была несколько иная, чем в фильме: Марвин заперся в бульдозере, разрушил здание завода, а затем покончил жизнь самоубийством. История укладывалась в полторы минуты рассказа, но меня торкнуло так, что я понял, что её необходимо снять. Но события, случившиеся в Америке, стали только поводом. Когда меня упрекают в том, что я экспортировал чужую историю на нашу прекрасную почву, говорю, что творческий процесс, рождение художественного замысла никак не связаны с той или иной территорией. Очень скоро стало понятно, мы не будем делать фильм-пересказ, основанный на документальных событиях. Мы поняли, что надо переносить историю на нашу почву –в Россию, на мою Родину. Правда, мы очень долго держали за основу финала события, которые произошли в реальности. Николай должен быть сесть на трактор и порушить мэрию. Но на меня снизошло откровение, что бунт – это, по сути, американский хэппи-энд, гибельный, но хэппи-энд. Это было бы неправдой. Конечно, русский крепкий мужик мог выкинуть какое-то коленце, но в общем массе российский человек терпит. Смирение, покорность заложены у нас в сердце. Даже если бы Николай сел на трактор, шансов победить в борьбе у него не было никаких. С той концовкой, которую придумали мы, эта история стала русской, страшнее и правдивее.
Чтобы получился”Левиафан”, мне необходимо было совершенно случайно услышать историю, которая произошла в Америке, в штате Колорадо. Это реальная историю про то, как у американского сварщика Марвина Химейера местный цементный завод пытался отобрать дом.
Ещё некоторые меня обвиняют, что опорочил русскую православную церковь. У меня не было такой цели, хотел сказать о другом. В фильме затронута тема клерикализма. Сегодня альянс религиозного института и государства и происходящие события лишают возможности иерархов церкви давать нравственную оценку происходящему. Тесный контакт с властью парализует церковь.
То, что фильм вышел в разгар событий на Украине, – абсолютная случайность. Идея появилась в 2008 году, в 2012-м был готов окончательный текст сценария, в 2013 году мы его снимали. Тогда не было никакой проблемы с Украиной, ни с Крымом. Более того, мне не кажется, что продюсер фильма Александр Роднянский оттягивал выход картины, ожидая, когда спадёт это напряжение, но оно существует и по сей день. Дальше тянуть уже было невозможно, и в России картина вышла в 2015 году.
Запруда в океане
– Мне кажется, сегодня в России есть некий элемент реставрации Советского Союза, и даже сама риторика общения государства с художниками напоминают прежние времена: “Враг народа”, “С кем вы, мастера культуры?”. Но культуру нельзя взять под контроль, иначе она перестаёт говорить с человеком о самом важном. Художник призван быть оппонентом, указывать на проблемы – это его обязанность. Как и журналистики, кстати. Это тревожный звонок, когда режиссёр вынужден в суде отвечать на вопрос прокурора, что он имел в виду в своём спектакле “Тангейзер”. Это чёрт знает что. Тем не менее мы дошли до таких странных времён, похожих на время судов над Синявским и Бродским. Хотя мы уже совсем в иных системах координат, в другом пространстве, где информация распространяется мгновенно. Как можно ставить запруду в океане? Тем не менее…
Журналисты часто спрашивают: для кого вы делаете свои фильмы, для фестивалей? Да нет такого рецепта. Я везде и всегда подчёркиваю, что фильм делается не для зрителя, не для фестивалей, не для сборов, а для себя. Только таким парадоксальным образом он становится фильмом для зрителя. Потому что в нём все твоё существо – чувство меры, вкуса, прекрасного, там твоё сердце. Кино – это не средство, а цель. Но тем не мене кинокритики считают, что есть некое лекало для производства фестивального кино. В ответ я бы предложил взять и сделать фильм.
С “Левиафаном” я был абсолютно убеждён, что зритель поймёт меня. Потому что в основе этого движения стоит мысль о том, что человеческая жизнь – главная ценность. И именно человеческая жизнь должна быть сокровищем для государства, об этом декларируют все его институции, но почему-то на практике выходит совсем иначе. Фильм мой – не плакат и не моралите, а сложная картина, как в жизни: нет положительных или отрицательных героев, просто есть наблюдение за течением жизни и за её событиями. Но в ответ я получил не просто непонимание, но и агрессивную, воинствующую реакцию. Поистине “нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся”. Чего только я не слышал и не читал про себя… Мне даже предлагали встать на колени на Красной площади и попросить прощения у всего русского народа.
Досье
Андрей Петрович Звягинцев, российский режиссёр, сценарист. Родился в 1964 году в Новосибирске. В 1984 году закончил актёрский факультет. Начал работать в Новосибирском ТЮЗе, но вскоре был призван в армию. В 1986 году уехал из Новосибирска в Москву поступать в ГИТИС, в котором окончил в 1990 году актёрский факультет (мастерская Евгения Лазарева). Известность Андрей Звягинцев получил после выхода фильма “Возвращение”, получившего две кинопремии “Ника”, двух “Золотых львов” (как лучший фильм и за лучший режиссёрский дебют), двух “Золотых орлов”. Успех Звягинцева повторился в 2014 году, с выходом на экраны социальной драмы “Левиафан”, удостоившейся множества наград, в том числе премии “Золотой глобус” как лучший фильм на иностранном языке. Этот фильм был номинирован на премию “Оскар” 2015 года в категории “Лучший фильм на иностранном языке”.
Источник: Городские новости. 2015. 15 июля.