13 августа 2015
ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ЗАКОУЛКАМ СОЗНАНИЯ
В рамках проекта "Золотая маска" в Красноярске" красноярские зрители посмотрели четыре одноактных балета гения хореографии ХХ века Иржи Килиана – в исполнении труппы Московского музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. Кто же такой Иржи Калиан и в чем особенности его хореографии?
Автор: Любовь РАК
В рамках проекта "Золотая маска" в Красноярске" зрители посмотрели четыре одноактных балета гения хореографии ХХ века Иржи Килиана – в исполнении труппы Московского музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко.
Мнения красноярских зрителей в зале разделились: одни восторженно кричали "браво" и отбивали ладони, другие уныло тянули себе под нос: "Ску-учно".
Кто такой Иржи Килиан – в России узнали не так давно. Ещё 4 года назад его имя не значилось на афишах наших театров, хотя необычные, тягучие, словно льющиеся, танцевальные сюиты хореографа давным-давно идут на сценах всего мира.
По одной из версий, Килиан, чех по происхождению, никак не мог простить нам пражские события 1968 года. По другой, он просто не был уверен, что русские артисты – блестящие исполнители чистого классического балета – справятся с непривычными задачами.
Переговоры вели и Большой театр, и Мариинский, но они увязли в долгих согласованиях и ни к чему не привели. Прорыв случился в 2011 году благодаря настойчивости, даже упёртости, руководителей музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. Мало того, им удалось вырвать разрешение на постановку едва ли не самых знаменитых хореографических шедевров мастера – "Маленькой смерти" и "Шести танцев".
В том же году театр получил национальную премию "Золотая маска" в номинации "Лучший спектакль в балете" В 2014-м и 2015-м сотрудничество с Иржи Килианом продолжалось, были поставлены "Восковые крылья" и "Бессонница". Музыкальный театр вновь номинировался на соискание "Маски", однако удача отвернулась. Хорошенького помаленьку.
Можно сказать, мы успели сесть в уходящий поезд. Иржи Килиан родился в 1947 году, в Праге,– сегодня ему 68 лет. Фактически он ушёл на заслуженный отдых, хотя понемногу продолжает работать.
А начиналась творческая жизнь бурно. С 9 лет Иржи учился в балетной школе Пражского национального театра, с 15 – в консерватории. Затем получил престижную стипендию и уехал на стажировку в школу Королевского балета в Лондоне.
В 1968 году один из крупнейших хореографов того времени Джон Крэнко пригласил Килиана в Германию – в Штутгартский балет. В качестве солиста он проработал там 7 лет, пока на талантливого танцовщика не обратили внимание руководители Нидерландского театра танца (NDT).
В Голландии Иржи Килиан впервые попробовал себя в роли хореографа-постановщика и после первой же самостоятельной работы был назначен одним из артистических директоров. А через пару лет, в 1977-м, стал художественным руководителем NDT и создателем обширного репертуара.
За 22 года он поставил более полусотни балетов, выработал свой стиль и прославился как хореограф-философ, умеющий через танец заглянуть глубоко в душу человека. Неоднократно побеждал в международных конкурсах, имеет самые престижные награды: получил орден из рук королевы Нидерландов Беатрикс, премию Лоуренса Оливье, премию Вацлава Нижинского и так далее.
В 1999 году Килиан покинул пост худрука, но время от времени продолжает трудиться в NDT простым хореографом.
В Москву он не приезжал. В последние годы постановками по всему миру занимается вымуштрованная команда мэтра – блестящие хореографы и педагоги. В музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко работали Элке Шеперс, Арлетт Ван Бовен, Урци Аранбуру, Иван Перес и Аурели Кайла. Впрочем, с Иржи они связывались каждый день, показывали записи репетиций, обсуждали проблемы, выслушивали замечания.
Столичный бомонд ждал первую премьеру – "Маленькую смерть" и "Шесть танцев" – со смешанными чувствами. Фактически это был экзамен. Сдать его, конечно, должен был не знаменитый хореограф – о нём знатоки балета были немало наслышаны. Одолеть высокую планку предстояло российским артистам, которые ничего подобного никогда не танцевали.
Иржи Килиан научился сочетать элементы классического балета со свободным, ничем и никак не ограниченным современным танцем. Иначе говоря, совмещать несовместимое. Батман или фуэте у него могут вдруг рассыпаться на кусочки, как разбившаяся ваза, или, наоборот, вытянутся в длинную линию, когда шаг одного танцора переходит в шаг другого,– и этому нет конца.
Тела артистов используются на полную катушку. Они могут быть бесконечно красивыми, летящими или застывшими, словно античные статуи с совершенными формами. А могут выглядеть, будто сломанные куклы – с болтающимися, негнущимися руками и ногами. Своей яркой и вполне самостоятельной жизнью живут даже не самые, казалось бы, значительные части тела – к примеру, ладони или пятки.
"Главное, я считаю,– это внимание к личности человека, а не к его физическим способностям",– говорит хореограф. В общем, резонно. Но как переучить людей, имеющих за плечами жёсткую, если не сказать – жестокую, школу классического балета, где главенствуют как раз физические возможности? Как вообще научить человека быть свободным?
К тому же всё относительно. Свободное, естественное, как дыхание, владение собственным телом требует немалых усилий. Чтобы порхать по сцене, выполнять сложные па без видимых для зрителя усилий, надо владеть филигранными техниками. Тут и физические способности не помешают.
Другое дело, что по-настоящему свободный полёт не может долго держаться исключительно на муштре. Артист, который не понимает, что танцует, не умеет думать и глубоко чувствовать, не любит копаться в себе, не изучает этот мир, вряд ли сможет справиться с хореографией Иржи Килиана.
Танцовщики Московского музыкального театра свой экзамен сдали. Искушённая столичная публика кричала "браво", критики рассыпались в комплиментах, мэтр посмотрел запись, остался довольным и разрешил новую постановку.
В Красноярском театре оперы и балета вечер одноактных спектаклей шёл с двумя антрактами: сначала – "Восковые крылья", затем – "Бессонница", следом, в паре – "Маленькая смерть" и "Шесть танцев". Отчасти нашу публику утомила растянутость действа: полчаса смотрим, полчаса отдыхаем и так далее.
Но больше всего зрителей, не отягощённых знаниями и не стремящихся пробелы восполнить, раздражали отсутствие либретто и видимого сюжета. Они сообразить не могли, про что артисты танцуют. Мои соседки то и дело обменивались репликами: "Ну, вроде красиво. Ну, техника. Но не цепляет". Или: "Я не понимаю ничего. Ску-учно. Цирк какой-то".
Хотя на вопрос "О чём?" можно легко ответить, просто прочитав названия. "Восковые крылья" – это, конечно же, миф об Икаре. Иржи Килиана вдохновил даже не сам миф, а художественное полотно Питера Брейгеля-старшего "Падение Икара".
Пространство сцены полностью затянуто чёрным. В центре – огромное дерево, растущее корнями вверх. Вокруг него двигается круглый, слепящий глаза прожектор – солнце. Внизу, у кроны дерева, танцуют какие-то пластилиновые люди – кажется, у них вообще нет костей. Тела извиваются, текут, плывут, парят. Они то сбиваются вместе, превращаясь в единый организм, то медленно, невесомо расходятся – каждый сам по себе, глубоко внутри себя.
Руки – настоящие восковые крылья. Видно, как, расплавившись под горячим солнцем, они буквально стекают. Из обычных человеческих рук превращаются в нечто вязкое, растянутое, волнообразное.
Если мысленно перевернуть картинку, поставить дерево "на ноги", получится, что люди летают в небе. И этот свободный, отчаянный полёт навстречу смерти завораживает.
"Бессонница" – понятно, о бессоннице и ни о чём больше. Танец о пограничном, болезненном, неровном, нервном состоянии между сном и явью. Граница на чёрном фоне прочерчена очень чётко. Это нечто вроде длинной ширмы, составленной из отдельных кусков эластичной ткани. В щели между ними просачиваются, проскальзывают тела: туда – в черноту и сон, обратно – на свет и к бодрствованию.
Туда, как правило, вплывают медленно, заторможено, иногда цепляются разными частями тела, да так и зависают. Обратно – вываливаются, выкатываются, вышвыриваются. О, как это знакомо и понятно: вот только что вроде задремала, даже успела увидеть сон – и, хрясь, будто выключатель щёлкнул, вздрогнула и очнулась. Опять ворочаюсь с боку на бок и про себя ругаюсь: "Чёрт, чёрт, никак не могу уснуть!"
Особенно впечатляют танцы с тенями. Сценический свет устроен таким хитрым образом, что тени от людей ложатся не как попало, а образуют самостоятельные фигуры. Тени и люди встают в пары, они двигаются вместе, сливаясь в объятиях, кружась, ненадолго расставаясь и вновь сливаясь. Просто мистика какая-то.
К концу спектакля ширма поднимается, темнота заполняет всё. Это уже не между, это там – за гранью сознательного, в мире снов. Фигуры ведут себя то нежно, танцуя кристально чистую лирику, то страстно, то агрессивно.
Сны непостижимы. Невозможно, к примеру, понять, почему вдруг приснился человек, которого не видел – и не вспоминал! – много лет. Сны живут сами по себе, но в то же время они – часть нашей жизни. Просто спрятаны очень глубоко – где-то в потаённых закоулках сознания и души. Когда эти скрытые закоулки показывают вдруг со сцены, в натуральную величину, становится, мягко говоря, не по себе.
Распознать смысл "Маленькой смерти" и "Шести танцев" по названиям сложнее, но при определённых умственных усилиях можно. Распространённое выражение "маленькая смерть" (от французского "le petit mort") обозначает любовный экстаз или, уж простите, оргазм. Оба балета насыщены страстью, любовным томлением, однако ничего и впрямь неприличного в них нет.
Спектакли не зря идут вместе, один за другим – их объединяет и тема, и музыка Моцарта, и даже общие аксессуары: рапиры и чёрные дамские платья с фижмами. Эти платья, скажем прямо, ведут себя часто слишком вольно – носятся по сцене сами по себе, где-то потеряв своих танцовщиц.
С другой стороны, "Маленькая смерть" и "Шесть танцев" – балеты совсем разные. Первый – патетичный, невыносимо красивый. Он исследует чувственную сторону с позиции, скорей, высокой любви.
Почти нагие люди на чёрном фоне нежно, трепетно – руки, как лепестки роз – прикасаются друг к другу. Затем фигуры сплетаются, и волны страсти обрушиваются на них. Тела, кажется, в унисон дышат, стонут, вскрикивают, хотя никаких звуков, кроме гениальной музыки, нет.
"Шесть танцев" – балет комический, очень смешной. Несмотря на скепсис отдельных зрителей, по залу, из конца в конец, то и дело прокатывался смех. Взлохмаченные артистки в нижних юбках и их партнёры в подштанниках и париках, с выбеленными, как у клоунов, лицами, бурно выясняли отношения, баловались, резвились, развлекались от души. Это была пародия на карнавалы галантного века, буффонада, да пусть даже и цирк!
Раскованность, с которой работала труппа Московского музыкального театра, внутренняя свобода, лихое, безудержное веселье, сносящее всё на своём пути, поражали воображение. Вопрос "Каким образом они этому научились?" уже не казался таким важным. Да какая разница! Главное – получилось. И мы в Сибири смогли это увидеть. И испытали наслаждение.
А кому не понравилось, я не виновата.
На фото: "Шесть танцев". "Маленькая смерть".
Источник: Красноярский рабочий. 2015. 23 июля.
В рамках проекта "Золотая маска" в Красноярске" зрители посмотрели четыре одноактных балета гения хореографии ХХ века Иржи Килиана – в исполнении труппы Московского музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко.
Мнения красноярских зрителей в зале разделились: одни восторженно кричали "браво" и отбивали ладони, другие уныло тянули себе под нос: "Ску-учно".
Кто такой Иржи Килиан – в России узнали не так давно. Ещё 4 года назад его имя не значилось на афишах наших театров, хотя необычные, тягучие, словно льющиеся, танцевальные сюиты хореографа давным-давно идут на сценах всего мира.
По одной из версий, Килиан, чех по происхождению, никак не мог простить нам пражские события 1968 года. По другой, он просто не был уверен, что русские артисты – блестящие исполнители чистого классического балета – справятся с непривычными задачами.
Переговоры вели и Большой театр, и Мариинский, но они увязли в долгих согласованиях и ни к чему не привели. Прорыв случился в 2011 году благодаря настойчивости, даже упёртости, руководителей музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. Мало того, им удалось вырвать разрешение на постановку едва ли не самых знаменитых хореографических шедевров мастера – "Маленькой смерти" и "Шести танцев".
В том же году театр получил национальную премию "Золотая маска" в номинации "Лучший спектакль в балете" В 2014-м и 2015-м сотрудничество с Иржи Килианом продолжалось, были поставлены "Восковые крылья" и "Бессонница". Музыкальный театр вновь номинировался на соискание "Маски", однако удача отвернулась. Хорошенького помаленьку.
Можно сказать, мы успели сесть в уходящий поезд. Иржи Килиан родился в 1947 году, в Праге,– сегодня ему 68 лет. Фактически он ушёл на заслуженный отдых, хотя понемногу продолжает работать.
А начиналась творческая жизнь бурно. С 9 лет Иржи учился в балетной школе Пражского национального театра, с 15 – в консерватории. Затем получил престижную стипендию и уехал на стажировку в школу Королевского балета в Лондоне.
В 1968 году один из крупнейших хореографов того времени Джон Крэнко пригласил Килиана в Германию – в Штутгартский балет. В качестве солиста он проработал там 7 лет, пока на талантливого танцовщика не обратили внимание руководители Нидерландского театра танца (NDT).
В Голландии Иржи Килиан впервые попробовал себя в роли хореографа-постановщика и после первой же самостоятельной работы был назначен одним из артистических директоров. А через пару лет, в 1977-м, стал художественным руководителем NDT и создателем обширного репертуара.
За 22 года он поставил более полусотни балетов, выработал свой стиль и прославился как хореограф-философ, умеющий через танец заглянуть глубоко в душу человека. Неоднократно побеждал в международных конкурсах, имеет самые престижные награды: получил орден из рук королевы Нидерландов Беатрикс, премию Лоуренса Оливье, премию Вацлава Нижинского и так далее.
В 1999 году Килиан покинул пост худрука, но время от времени продолжает трудиться в NDT простым хореографом.
В Москву он не приезжал. В последние годы постановками по всему миру занимается вымуштрованная команда мэтра – блестящие хореографы и педагоги. В музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко работали Элке Шеперс, Арлетт Ван Бовен, Урци Аранбуру, Иван Перес и Аурели Кайла. Впрочем, с Иржи они связывались каждый день, показывали записи репетиций, обсуждали проблемы, выслушивали замечания.
Столичный бомонд ждал первую премьеру – "Маленькую смерть" и "Шесть танцев" – со смешанными чувствами. Фактически это был экзамен. Сдать его, конечно, должен был не знаменитый хореограф – о нём знатоки балета были немало наслышаны. Одолеть высокую планку предстояло российским артистам, которые ничего подобного никогда не танцевали.
Иржи Килиан научился сочетать элементы классического балета со свободным, ничем и никак не ограниченным современным танцем. Иначе говоря, совмещать несовместимое. Батман или фуэте у него могут вдруг рассыпаться на кусочки, как разбившаяся ваза, или, наоборот, вытянутся в длинную линию, когда шаг одного танцора переходит в шаг другого,– и этому нет конца.
Тела артистов используются на полную катушку. Они могут быть бесконечно красивыми, летящими или застывшими, словно античные статуи с совершенными формами. А могут выглядеть, будто сломанные куклы – с болтающимися, негнущимися руками и ногами. Своей яркой и вполне самостоятельной жизнью живут даже не самые, казалось бы, значительные части тела – к примеру, ладони или пятки.
"Главное, я считаю,– это внимание к личности человека, а не к его физическим способностям",– говорит хореограф. В общем, резонно. Но как переучить людей, имеющих за плечами жёсткую, если не сказать – жестокую, школу классического балета, где главенствуют как раз физические возможности? Как вообще научить человека быть свободным?
К тому же всё относительно. Свободное, естественное, как дыхание, владение собственным телом требует немалых усилий. Чтобы порхать по сцене, выполнять сложные па без видимых для зрителя усилий, надо владеть филигранными техниками. Тут и физические способности не помешают.
Другое дело, что по-настоящему свободный полёт не может долго держаться исключительно на муштре. Артист, который не понимает, что танцует, не умеет думать и глубоко чувствовать, не любит копаться в себе, не изучает этот мир, вряд ли сможет справиться с хореографией Иржи Килиана.
Танцовщики Московского музыкального театра свой экзамен сдали. Искушённая столичная публика кричала "браво", критики рассыпались в комплиментах, мэтр посмотрел запись, остался довольным и разрешил новую постановку.
В Красноярском театре оперы и балета вечер одноактных спектаклей шёл с двумя антрактами: сначала – "Восковые крылья", затем – "Бессонница", следом, в паре – "Маленькая смерть" и "Шесть танцев". Отчасти нашу публику утомила растянутость действа: полчаса смотрим, полчаса отдыхаем и так далее.
Но больше всего зрителей, не отягощённых знаниями и не стремящихся пробелы восполнить, раздражали отсутствие либретто и видимого сюжета. Они сообразить не могли, про что артисты танцуют. Мои соседки то и дело обменивались репликами: "Ну, вроде красиво. Ну, техника. Но не цепляет". Или: "Я не понимаю ничего. Ску-учно. Цирк какой-то".
Хотя на вопрос "О чём?" можно легко ответить, просто прочитав названия. "Восковые крылья" – это, конечно же, миф об Икаре. Иржи Килиана вдохновил даже не сам миф, а художественное полотно Питера Брейгеля-старшего "Падение Икара".
Пространство сцены полностью затянуто чёрным. В центре – огромное дерево, растущее корнями вверх. Вокруг него двигается круглый, слепящий глаза прожектор – солнце. Внизу, у кроны дерева, танцуют какие-то пластилиновые люди – кажется, у них вообще нет костей. Тела извиваются, текут, плывут, парят. Они то сбиваются вместе, превращаясь в единый организм, то медленно, невесомо расходятся – каждый сам по себе, глубоко внутри себя.
Руки – настоящие восковые крылья. Видно, как, расплавившись под горячим солнцем, они буквально стекают. Из обычных человеческих рук превращаются в нечто вязкое, растянутое, волнообразное.
Если мысленно перевернуть картинку, поставить дерево "на ноги", получится, что люди летают в небе. И этот свободный, отчаянный полёт навстречу смерти завораживает.
"Бессонница" – понятно, о бессоннице и ни о чём больше. Танец о пограничном, болезненном, неровном, нервном состоянии между сном и явью. Граница на чёрном фоне прочерчена очень чётко. Это нечто вроде длинной ширмы, составленной из отдельных кусков эластичной ткани. В щели между ними просачиваются, проскальзывают тела: туда – в черноту и сон, обратно – на свет и к бодрствованию.
Туда, как правило, вплывают медленно, заторможено, иногда цепляются разными частями тела, да так и зависают. Обратно – вываливаются, выкатываются, вышвыриваются. О, как это знакомо и понятно: вот только что вроде задремала, даже успела увидеть сон – и, хрясь, будто выключатель щёлкнул, вздрогнула и очнулась. Опять ворочаюсь с боку на бок и про себя ругаюсь: "Чёрт, чёрт, никак не могу уснуть!"
Особенно впечатляют танцы с тенями. Сценический свет устроен таким хитрым образом, что тени от людей ложатся не как попало, а образуют самостоятельные фигуры. Тени и люди встают в пары, они двигаются вместе, сливаясь в объятиях, кружась, ненадолго расставаясь и вновь сливаясь. Просто мистика какая-то.
К концу спектакля ширма поднимается, темнота заполняет всё. Это уже не между, это там – за гранью сознательного, в мире снов. Фигуры ведут себя то нежно, танцуя кристально чистую лирику, то страстно, то агрессивно.
Сны непостижимы. Невозможно, к примеру, понять, почему вдруг приснился человек, которого не видел – и не вспоминал! – много лет. Сны живут сами по себе, но в то же время они – часть нашей жизни. Просто спрятаны очень глубоко – где-то в потаённых закоулках сознания и души. Когда эти скрытые закоулки показывают вдруг со сцены, в натуральную величину, становится, мягко говоря, не по себе.
Распознать смысл "Маленькой смерти" и "Шести танцев" по названиям сложнее, но при определённых умственных усилиях можно. Распространённое выражение "маленькая смерть" (от французского "le petit mort") обозначает любовный экстаз или, уж простите, оргазм. Оба балета насыщены страстью, любовным томлением, однако ничего и впрямь неприличного в них нет.
Спектакли не зря идут вместе, один за другим – их объединяет и тема, и музыка Моцарта, и даже общие аксессуары: рапиры и чёрные дамские платья с фижмами. Эти платья, скажем прямо, ведут себя часто слишком вольно – носятся по сцене сами по себе, где-то потеряв своих танцовщиц.
С другой стороны, "Маленькая смерть" и "Шесть танцев" – балеты совсем разные. Первый – патетичный, невыносимо красивый. Он исследует чувственную сторону с позиции, скорей, высокой любви.
Почти нагие люди на чёрном фоне нежно, трепетно – руки, как лепестки роз – прикасаются друг к другу. Затем фигуры сплетаются, и волны страсти обрушиваются на них. Тела, кажется, в унисон дышат, стонут, вскрикивают, хотя никаких звуков, кроме гениальной музыки, нет.
"Шесть танцев" – балет комический, очень смешной. Несмотря на скепсис отдельных зрителей, по залу, из конца в конец, то и дело прокатывался смех. Взлохмаченные артистки в нижних юбках и их партнёры в подштанниках и париках, с выбеленными, как у клоунов, лицами, бурно выясняли отношения, баловались, резвились, развлекались от души. Это была пародия на карнавалы галантного века, буффонада, да пусть даже и цирк!
Раскованность, с которой работала труппа Московского музыкального театра, внутренняя свобода, лихое, безудержное веселье, сносящее всё на своём пути, поражали воображение. Вопрос "Каким образом они этому научились?" уже не казался таким важным. Да какая разница! Главное – получилось. И мы в Сибири смогли это увидеть. И испытали наслаждение.
А кому не понравилось, я не виновата.
На фото: "Шесть танцев". "Маленькая смерть".
Источник: Красноярский рабочий. 2015. 23 июля.