Борис Галкин: «Для того, чтобы сыграть Астафьева, нужно его прожить...»

– Да, это знакомство мне очень дорого, несмотря на то, что наши встречи были краткими. Первый раз я увидел Астафьева в Театре Ермоловой на премьере спектакля «Черемуха». Я запомнил это на всю жизнь. Тогда на меня произвело сильное впечатление не его выступление, а поклон. Может быть, постановка была неплохая, но я ее вообще не запомнил. Оказалось, что Виктор Петрович был на премьере, и его вызвали на полон – зал замер, когда он пошел по проходу. Больше простоты и ясности я в принципе не встречал. Он был так притягательно естественен, что все сразу понимали, чем человек живет, о чем думает. Астафьев не произнес ни слова – он вышел на сцену несколько растерянно, я так понял, что раньше он никогда не выходил на свои премьерные спектакли. Виктор Петрович посмотрел на артистов, сделал жест в их адрес и очень скромно поклонился. Зал так и грохнул аплодисментами с этим поклоном! Рядом со мной сидел мужик и тихонько так мне сказал: «Вот это финал». На мой взгляд, это человек, который в жизни вообще не лукавил, не лгал, это открытое, большое, сильное, трепетное, в чем-то детское сердце, очень доверчивое и ранимое.

– Сложно ли воспроизводить достаточно непростой язык Астафьева на сцене?

– Очень сложно, поскольку артисты к этому не готовы. Таких глубинных по природе чувств, по откровению драматургов у нас нет. А на чем учиться? Можно учиться у Федора Михайловича Достоевского – вот это близко. Потому что природа человеческих чувств все-таки повторяется, она не принадлежит какому-то веку. Но то, что выпало на долю Виктора Астафьева, неизвестно как бы осветил Достоевский – выдержал бы он? Все-таки война – это особая атмосфера. И там остаться человеком – с чистыми намерениями, ясной гражданской мыслью о будущем страны – практически невозможно. Ведь Астафьева никто не призывал к этому – в том-то и сила, что все было по воле совести и чести. А как он себя восстанавливал после полной разрушенности – в определенный момент своей жизни даже хотел руки на себя наложить... Для того, чтобы сыграть Астафьева, нужно его прожить – прожить в этом откровении, амплитуде чувств – искренних, пульсирующих, не замолкающих ни на секунду. Это требует больших внутренних напряжений, физических и психологических сил. Вот это все нужно суммировать, прожить и в сдержанной форме явить на сцене.

Фото: m-g-t.ru

– Такой характер – сильный, открытый, чистый – по вашим наблюдениям, был у Астафьева, потому что он сибиряк?

– Конечно. В Красноярском крае я был часто – 15 или 20 раз, точно не помню. И считаю, что Сибирь – это вообще будущее России, если говорить о человеке, человеческом факторе. Именно в этих характерах есть жертвенность, совестливость, любовь к работе, делу и самоотдача во славу и добро. В 2014-2015 годах я проехал всю Западную Сибирь, снимал о тружениках этих мест. Для меня поездка стала открытием. То, как они работают, ни в какое сравнение не идет, ничего похожего нет с теми трудами и службами, которые есть у нас в центре. Подобной феноменальной самоотдачи я не видел в людях давно. И у них все складно – здоровые семьи, радостные и талантливые дети – поют, пишут, рисуют, все солнечные, хотя погода бывает суровая. И живут дружно, плечом к плечу, в какой-то радостной простоте – труд, семья, родина. Это так замечательно, по-человечески дорого, что на сердце становится спокойно.