Андрей Пашнин: «У меня паранойя на абсурдные запреты»

Особенность «Паранойи» ещё и в том, что это твой первый драматургический опыт?

В таком объёме — да, хотя уже не раз сочинял отдельные монологи к своим постановкам. Скажем, в спектакле «Четверо в комнате, не считая охранника» больше половины текста написано мною. Я люблю рассказывать о том, что меня тревожит, царапает мою душу и что я проверил на собственной шкуре. А поскольку я самый обыкновенный среднестатистический человек, мои тревоги созвучны широкому кругу населения. И в спектакле «Банкет на пятом этаже» кое-какие монологи тоже сам придумал. Причём я советовался с автором, и он не возражал.

То есть ты переосмыслил какие-то темы в этой пьесе, которые оказались созвучны тебе самому?

Да, и мне лично, и сегодняшнему времени, как я его чувствую, и моему зрителю, сознательно выбирающему именно мои спектакли. Зрители для меня значат вообще всё, без преувеличения. Для этих людей я работаю, для них и о них я думаю и благодаря им вообще живу, ем, пью. С большим уважением отношусь к своей публике — искренне, не свысока, на равных. Наверное, это позволяет мне получать их ответную благодарность и любовь.
Насколько ты считаешь себя реализовавшимся в своей профессии?

Я счастлив тем, что всю жизнь занимаюсь любимым делом, но, конечно, не всё складывается гладко. Впрочем, не встречал ни одного актёра, полностью довольного своей реализацией. Я тоже какие-то роли не успел сыграть, и теперь уже не получится просто по возрасту. Роль Ромео мне уже точно не светит. (Смеётся.) Но актёрам вообще нельзя задавать вопрос, что мы хотели бы и смогли бы сыграть — мы к себе необъективны, и мне, во всяком случае, кажется, что я мог бы перевоплотиться в любого персонажа, абсолютно. Но скажу уже как режиссёр — нередко бывает и так, что кто-то из актёров репетирует, репетирует, всё вроде бы складывается, а на выходе оказывается, что он не вписывается в концепцию. Или даже разрушает её, по мнению режиссёра. У меня был такой случай на съемках фильма «Айка», где я снимался в роли милиционера. Это была, по сути, вторая главная роль, но фильм — о трудовой мигрантке, приехавшей в Москву на заработки. И режиссер Сергей Дворцевой в итоге пришёл к выводу, что мой персонаж отвлекает внимание от главной героини, и вообще его убрал. А я провёл на съемках у него два года! Но этот режиссёр так работает — очень подробно, снимает много пробных вариантов, недаром работа над картиной шла семь лет. И, наверное, он прав — недаром Самал Еслямова за роль Айки получила на фестивале в Каннах приз за лучшую женскую роль. Но на премьере в Москве Сергей зачем-то долго вызывал меня на сцену: «Где-то тут в зале сидит Андрей Пашнин из Красноярска, который в кадре не присутствует, но чья душа в фильме есть, и я хочу, чтобы он тоже к нам вышел». Я так и не откликнулся — зачем? Обиды не было. Но выходить на поклоны в такой ситуации считаю неуместным. Хотя понимаю его как режиссёр.

Как у тебя вообще складываются отношения с кино?

А они складываются? (Смеётся.) По сути, эпизодическая роль офицера МГБ в сериале «Людмила Гурченко» — моя единственная киноработа. Если не считать, опять же, эпизода в фильме по повести Виктора Астафьева «Где-то гремит война» на киностудии имени Довженко. У режиссёра Артура Войтецкого я снялся ещё второкурсником, а роль мою озвучил потом другой артист — меня с учёбы никто не отпустил бы, да и необходимости особой в том не было. Позже, когда я только пришёл работать в Красноярский театр имени Пушкина, режиссёр Владимир Тумаев утвердил меня на одну из главных ролей в фильм «Педагогическая поэма», где Пётр Мамонов должен был играть Антона Макаренко, а я — хулигана Задорова. Но фильм задумывался трёхсерийный, то есть довольно затратный, а тут как раз грянул какой-то очередной финансовый кризис, и фильм накрылся. Пробовался и к Станиславу Говорухину в его последнюю картину «Конец прекрасной эпохи» по рассказам Довлатова — очень люблю этого писателя и надеюсь однажды сыграть что-нибудь из его произведений в театре. В кино пока не довелось — не знаю, видел ли мои пробы сам Говорухин, но, как мне потом сказали, я не подошёл по возрасту, оказался старше персонажа. И так постоянно — в кино всё время какие-то необъяснимые препятствия. Два года назад меня пригласили в блокбастер, его собирались снимать в Южной Корее. И тут грянула пандемия. Так что пока опять всё зависло на неопределённый срок. Но я надеюсь однажды всё-таки разорвать этот замкнутый круг.

Может, чтобы сниматься в кино, нужно постоянно жить и работать именно в Москве или в Петербурге?

Вероятно, да, но у меня никогда на этот счет не было страстных амбиций. Я люблю своих друзей, свой досуг, мне нравится Красноярск — меня здесь знают и любят. И променять всё это ради большей узнаваемости — зачем? Может, по юности и хотелось стать киноактёром — в 90-е каждый год ездил на пробы, меня утверждали, но до съёмок, как уже сказал, не доходило. Время тогда было тяжёлое, не до кино, хорошие фильмы выходили крайне редко.

В Красноярске за тобой прочно закрепилась слава одного из самых ярких комедийных актеров. А какой жанр тебе самому больше по душе?

Я люблю играть трагедию, но, по моему ощущению, трагические роли даются гораздо проще, чем комические. Комедия требует самоиронии, какого-то иного мастерства. Но особенно мне близка трагикомедия, где всё ещё сложнее, и можно не только посмеяться, но и погрустить, а то и поплакать. Критики мне постоянно говорят: Андрей, ты должен сыграть большую серьёзную роль у хорошего режиссёра, не растрачивай себя на комедии. Но встретить своего режиссёра, который поверил бы в тебя и настоял бы на том, что именно ты ему нужен — это большая актёрская удача. Помню, как лет двадцать назад я сыграл лакея Жана в спектакле Григория Козлова «Фрёкен Жюли» и очень благодарен, что судьба свела меня с этим человеком. Гриша невероятно самобытный режиссер, и опыт работы с ним для меня особенно ценен тем, что он раскрепощает артиста, доверяет ему — где-то похвалит, где-то чуть-чуть подкорректирует, направит.

А в последние годы мне повезло сыграть две этапные для меня роли у Романа Феодори: Яго в «Отелло» в Канске и Пер Гюнта в Красноярском ТЮЗе. Я очень благодарен ему за это сотворчество, не скрою, что у меня голод до таких характеров.


Роман приглашал тебя работать в ТЮЗ?

Нет, потому что, думаю, он понимает, что я человек свободный, у меня полно собственных проектов. Красноярский театр юного зрителя — вообще целая страница в моей судьбе. Я играл там Лётчика в «Маленьком принце» и всегда дружил с артистами этого театра, постоянно занимаю их в своих спектаклях. Я готов и дальше играть у Романа, но мне кажется, что разовые предложения для нас оптимальный вариант сотрудничества. А вернуться не отказался бы только в Театр имени Пушкина — это мой родной театр, знаю там каждый сантиметр сцены.

В этом году, кстати, ровно 15 лет, как ты оттуда ушел. Хотя продолжаешь играть в комедии «Он, она, окно и тело». Неужели за все эти годы не было других предложений?

Честно? Были, но все на уровне каких-то неуверенных намеков. У меня нет конфликта с руководством театра, но мне странно, что за там так и не нашли ни одной серьёзной роли, в которой захотели бы видеть именно меня. И как режиссёр я не ко двору, хотя успешно ставил в Канске, в Ачинске, да и в Красноярске на моих спектаклях всегда аншлаг. То ли характер у меня такой строптивый, слишком независимый, и я не вписываюсь в общие правила, то ли просто, как обычно, нет пророка в своём Отечестве. Но я уверен, что если актёр или режиссёр действительно нужен — его твёрдо зовут, с уверенностью. А доказывать здесь кому-то свою профессиональную состоятельность мне давно уже нет необходимости, это просто нелепо.

Твой «Отдельный театр» возник из поиска собственной ниши?

Да он сам по себе возник, ещё задолго до моего ухода из Театра имени Пушкина. Я выпустил в Доме актёра свой дипломный спектакль «Школа с театральным уклоном» по пьесе Дмитрия Липскерова, это мой режиссёрский дебют. А когда мы в 2002 году с Андреем Киндяковым приехали с ним в Магнитогорск на международный фестиваль «Театр без границ», нас там то и дело спрашивали: «Вы из Красноярского театра имени Пушкина?» Я отвечал, что мы работаем в этом театре, но приехали отдельно. Слово прижилось и вошло в название. Кстати, на том фестивале мы получили приз за лучший актёрский дуэт. А по-настоящему собственной нишей «Отдельный театр» стал уже после моего увольнения.

Мы как-то с тобой говорили, что, может, стоило бы открыть в городе ещё один театр: в Красноярске на миллионный город всего два драматических театра, причём один из них молодёжный — этого явно недостаточно. А ты, помнится, дружил с экс-губернатором края Александром Хлопониным — неужели он не предлагал тебе стать во главе нового театра?

Да, он спрашивал меня об этом, шутил: не хотел бы я открыть театр имени Дантеса? Но сам понимал, что руководство театром для творческого человека — это некие рамки. Я не принял его предложение, за которое другой режиссёр, возможно, сразу ухватился бы — стать проректором Сибирского федерального университета по всем культурным вопросам, чтобы на базе вуза организовать не только собственный концертный зал, но и театр. Представляешь, какие предоставлялись возможности, не говоря уже о зарплате? Но я понимал, что это получиновничья работа, административная, там совсем другие заботы, не творческие. И отказался — сказал, что слишком люблю театр, пусть буду голый, но весёлый.

Единственное, что я просил Александра Геннадиевича помочь с капремонтом Дома актёра, и он пообещал. Но, к сожалению, его вдруг резко перевели на работу в Москву. А у нашей власти нет преемственности обязательств, и следующий губернатор Лев Кузнецов этот вопрос оставил без внимания. Так и выкручиваемся все годы сами.

Кстати, на какие средства существует «Отдельный театр Андрея Пашнина»?

Исключительно на собственные. Только на выпуск «Школы с театральным уклоном» нам помог найти средства тогдашний губернатор Александр Иванович Лебедь — его замы изыскали их у каких-то бизнесменов, предложили им сделать свой вклад в искусство. Те пришли ко мне, и, стесняясь, спрашивали, чем могут помочь. Но выделили совсем небольшие деньги, чуть больше 100 тысяч рублей. С тех пор вкладываю лишь то, что зарабатываю сам. Если хочешь оставаться независимым, приходится думать, чтобы и рыбку съесть, и чешую продать. Невольно будешь задумываться, чтобы спектакль пользовался спросом. Сейчас негосударственные театры тоже могут подавать заявки на гранты, посмотрим, что получится. А ещё очень трудно организовать репетиционный процесс, занимая артистов из разных трупп — это тоже необходимо учитывать. У нас нет финальной недели перед выпуском, когда можно что-то подкорректировать — всё преодолевается через трудности и ужасное сопротивление.

Ты себя ощущаешь больше актёром или режиссёром?

Актёром. Чтобы заниматься режиссурой, нужно постоянно по капле выдавливать из себя актёра — это очень сложно. Особенно когда играю сам в своих спектаклях, то есть практически всегда. Прекрасно знаю, что это не плюс мой, а минус — невозможно одновременно полноценно и ставить, и играть, я не вижу себя со стороны. Но то, что спектакли всё же при таких условиях иногда удаются — уже немалое достижение.

Ты ведешь актёрский курс в Сибирском институте искусств. Чем тебя привлекла педагогика?

Наверное, тем же, чем и других — возможностью увидеть, как благодаря твоим усилиям в человеке раскрывается талант. Мне не раз предлагали там преподавать. Я сам окончил этот вуз у Леонида Савельевича Белявского и Валентина Александровича Трущенко, здесь мой дом. А когда год назад позвонила ректор института Марина Валентиновна Москалюк, я, наконец, решился. И заведующая кафедрой Ирина Борисовна Калиновская меня поддержала, что для меня очень важно — она большой мастер своего дела. Сейчас наши с Андреем Киндяковым студенты уже на втором курсе. Они разные, но если есть какая-то изюминка, с такими можно работать. Не люблю жлобов, наглых и чересчур самоуверенных. Лично мне важно, чтобы человек хотел чего-то добиться. Они органичные, и первое, что я от них требую — не наигрывать, ничего не изображать, быть самими собой. Люблю, чтобы артист был понятен, чтобы его было слышно, и чтобы никакой театральности. Хотя сейчас академического артиста еще попробуй найди — бубнят вербатим все, кому не лень, словно и учиться профессии не надо. Не понимаю, когда поощряются спектакли, интересные, возможно, по мысли, по режиссуре, новаторские по задумке, но актёры при этом театральной азбукой не владеют — это же смотреть невыносимо! В театре, в отличие от кино, актера-самородка можно найти на одну роль, не больше, а чтобы постоянно играть на глазах у зрителей всю палитру различных персонажей, нужно тщательно освоить ремесло, у сцены свои законы. Надеюсь, что до своих ребят мне удалось донести это понимание — за год учебы виден явный рост. В собственных спектаклях я их пока не занимал, рано, но со временем собираюсь. Как знать, может из этого курса и родится однажды новый театр.