Андрей Сидельников: «Сейчас время сплошной имитации»

Андрей, ваш «Ревизор» напоминает эпоху «лихих 90-х» с её откровенными криминальными разборками. Но в то же время под маркерами той поры просматриваются сегодняшние проблемы. Такое ощущение, что это возможность для театра, как во времена застоя, высказаться на острые злободневные темы. Эзопов язык возвращается на сцену?

Если воспринимать спектакль с позиций сегодняшнего дня, то, возможно, так и есть. Но мы выпустили «Ревизора» три года назад, а тогда мы ни о какой иносказательности не задумывались — мне вообще кажется, что у нас всё выражено откровенно, в лоб. Многое зависит и от самих людей во власти, от их чувства юмора. Кто-то из чиновников воспринимает спектакль напряжённо — и, думаю, не напрасно: видит в персонажах себя и своё окружение. А, например, губернатор Санкт-Петербурга отметил нашу постановку Благодарственной грамотой.

Время и место, конечно, влияют. Скажем, в Москве и Питере реакция на спектакль совершенно разная. Петербуржцы на песню «Москва, по ком звонят твои колокола» реагируют иронично — это же Шнур, он свой, питерский. А когда мы перед пандемией играли «Ревизора» в московском Центре имени Мейерхольда, я вдруг уловил какой-то непонятный холодок в зале и подумал поначалу, что зрители оскорбились за свой город. А потом мне объяснили, что люди ощутили свою сопричастность сюжету, и у них возникло чувство тревоги. В Москве политическая активность выше, там вообще всё острее. Наверное, вы правы — время Эзопова языка на подходе.

От некоторых сцен в вашем «Ревизоре» веет Булгаковым: шабаш веселящихся чиновников — этакий бал у Сатаны в миниатюре.

Интересная параллель, хотя во время работы над спектаклем я об этом совершенно не думал. Использовал наблюдения из жизни. Образ Хлестакова мне подсказали ночные клубы — там можно нередко увидеть таких развязных, болтливых парней, готовых в кураже угостить весь клуб. Особенно их полно в Москве. Они где-то учатся, живут беспечно на папашины деньги. А когда средства на разгульную жизнь заканчиваются, как Хлестаков, обращаются к родителям за деньгами, чтобы снова вернуться в свою колею. Таких послушать — ко всем-то они вхожи, со всеми известными людьми знакомы. А копнуть поглубже — пустышка.

В провинции, к сожалению, как и во времена Гоголя, ничего не меняется: приезжает какой-нибудь хлыщ, начинает гнуть пальцы, а все перед ним прогибаются — и не потому, что он что-то собой представляет, а лишь потому, что из столицы. Пьесе Гоголя почти двести лет, а ситуация не улучшается. Почему, как вы думаете?

Комплекс провинциалов и страх. Мы привыкли так жить — не бороться с неуютной средой, а просто приспосабливаться к ней, это укреплялось в людях многими десятилетиями. Выдавливать из себя раба трудно. Но хочется надеяться, что если не мы, то наши дети вырастут и научатся менять мир к лучшему.

Русская классика такого оптимизма не внушает. В вашей недавней постановке «Вещь» по «Бесприданнице» Александра Островского проблемы XIX века воспринимаются абсолютно современно.

И здесь я с вами соглашусь, наверное, на то она и классика, что актуальна во все времена... Знаете, я сам иногда чувствую себя вещью. Сегодня подлинные понятия обесцениваются, в цене только вещи. А Лариса из пьесы Островского — единственная, кто умеет любить по-настоящему, всем сердцем. Но вокруг неё остались лишь бесчувственные роботы, неспособные любить. Она для них вещь. Всё как нельзя актуально.

В «Ревизоре» всё время возникает впечатление, что актёры импровизируют, хотя гоголевский текст звучит практически в полном объёме. За счёт чего достигается такой эффект?

За счёт лёгкости актёрской игры. Актёры разговаривают в спектакле как современные люди, а не изображают тех прошлых, старых гоголевских персонажей, с бородами и усами. Усиливают этот эффект костюмы, оформление и те небольшие текстовые вкрапления, которые мы сочинили вместе с артистами.

Вы вообще давно занимаетесь сценической импровизацией. Чем вас привлекло это направление?

В начале нулевых мы с Сергеем Соболевым и Евгением Герайном создали один из первых в России коллективов театральной импровизации «Teatr05». Этот жанр очень популярен в Европе и Канаде. Тогда мы были первые, а сейчас это стало популярным повсеместно, особенно на ТНТ, там есть и наши ученики.

В этом жанре прежде, чем выйти к зрителям, нужно многому научиться заново: уметь быстро складывать историю, сочинять тексты, уметь работать с воображаемыми предметами и многое другое. Когда актёр готов, он выходит к зрителям и сочиняет вместе с ними спектакль здесь и сейчас. В 2008 году мы с успехом провели в Питере Международный фестиваль импровизационных театров «Театральные бои». Очень хочется его возобновить, привезти крутые коллективы с Запада, способные на ходу, в одну секунду, соединять несоединимое. У них есть чему поучиться.

У вас в театре «Суббота» недавно появился Международный конкурс коротких пьес Stories. Чем вызван интерес именно к этой форме?

А я вообще люблю короткие спектакли. (Смеётся.) Хотя по некоторым моим работам этого не скажешь. Самый короткий мой спектакль «Лёха», он идёт у нас всего 40 минут. Но десять лет назад я сыграл у Виктора Рыжакова в самом коротком на тот момент спектакле России «Боги пали и нет больше спасения». Он шёл всего 20 минут. Где мы его только не играли, кстати, и в Красноярск привозили на Фестиваль современной драматургии «ДНК».


Когда я возглавил театр «Суббота», мы с театроведом Татьяной Джуровой решили организовать собственный драматургический конкурс. Театр у нас маленький, само пространство определило формат. Таня предложила идею, а я подумал: почему бы и нет? Сейчас это вообще в тренде — твиты, тик-токи. Но мы даже не ожидали такого интереса со стороны авторов: на первый конкурс пришло 600 пьес! Из них эксперты выбрали лучшие, а молодые режиссёры сделали короткие спектакли по ним, которые мы показали на нашей сцене.

Из этого конкурса уже родилось несколько постановок. Кирилл Люкевич в своём спектакле «Сталлоне любовь корова» соединил пьесы Анастасии Шумиловой и Лены Петуховой «Кто храбрее Сильвестра Сталлоне?» и «Корова». Зрители смотрят его в театре «Суббота» на сцене «Флигель». Спектакль номинирован на премию Санкт-Петербурга «Золотой софит». Так что Stories помогает появляться новым спектаклям по современным пьесам. Сейчас открыт приём пьес на третий конкурс, финал пройдёт в Санкт-Петербурге в январе 2022 года. Вся информация о нём есть на сайте Санкт-Петербургского театра «Суббота».

Вы почти 15 лет играли в питерских театрах. Окончательно завязали с актёрской профессией?

Последний раз я выходил на сцену в Театре на Литейном в роли Буланова в «Лесе» в постановке Григория Козлова — он очень любил этот спектакль, и я тоже. Но два года назад «Лес» сошёл с репертуара, а я, доиграв в нём, больше к актёрству не возвращался. Трудно совмещать актёрское искусство с режиссурой: играешь, а сам думаешь — я поставил бы по-другому. Свои актёрские навыки теперь использую лишь на репетициях, когда показываю что-то другим.

Какие темы вас сегодня особенно волнуют как режиссёра?

Тема имитации и тотальной лжи. Сейчас, по моему ощущению, время сплошной имитации. Искренность и правда исчезают из нашей жизни. Особенно это стало заметно с появлением соцсетей, где люди постоянно что-то изображают, имитируют собственную жизнь, хотят показать её перед абсолютно посторонними людьми иной, чем она есть на самом деле. И в то же время с появлением камер наблюдения жизнь должна была стать прозрачнее. Вот, например, Макбет убил прислугу. Представьте, если там были бы камеры, его бы сразу казнили. А в наше время мы все видим, как один человек совершает на камеру преступление, но потом оказывается, что он просто похож на преступника — и дело рассыпается в прах, а мы это съедаем и живём с этим. А это и есть тотальная ложь. Вот, пожалуй, главное, что волнует на данный момент, и чем я живу. А во что это выльется — посмотрим!